Ахилл поболтал коньяком в бокале, нагретом руками, и откинулся в кресле. Скука, которая дремала во время его пребывания в замке Дюпейре, начала пробуждаться. Связана ли она с Рашаном? Или с той адской ночью в Париже?
Он сжал челюсти. На разум упала пелена, подавляя чувства… Он был тверд и безжалостен, как всегда, еще с тех пор как умер его отец. Но после того случая в Париже одно чувство могло проскользнуть сквозь эту пелену – раскаяние. Раскаяние, которое нельзя было скрыть или спрятать. Оно было его постоянным спутником последний год.
Он старался не замечать его, старался не давать ему ходу, но его усилия были напрасны. Они привели его к ужасным событиям, случившимся в Жемо… событиям, которые было бы лучше забыть.
В ту ночь он зашел слишком далеко – и раскаяние стало черной пустотой. Как если бы у него не стало будущего, осталось нечто, не признающее никаких планов, не дающее пути, по которому следовать, не предлагающее ничего, кроме медленного погружения в темноту. Он всегда ожидал, что смерть возьмет его внезапно: быстрый удар шпаги на дуэли ранним утром или кусочек свинца в сердце. Но не эта медленная смерть его души. Он знал, что его ожидает ад. Вероятно, это был единственный вопрос, по которому иезуиты и янсенисты пришли бы к согласию: душа Ахилла, графа Д'Ажене, однажды будет принадлежать Люциферу.
Ахилл сделал еще один глоток коньяка и мрачно улыбнулся. Конечно, были и те, кто верил, что его душа уже принадлежит Люциферу, но самого его не интересовало, так ли это на самом деле.
Но интересует ли это мадьярскую графиню?
Стояла глубокая ночь, и темнота за окном манила к себе. Там всегда было уютно и привычно в течение долгих предрассветных часов перед битвой.
Возможно, именно этим он занимается сейчас, ожидая битвы, которая начнется на рассвете. Битва, ускоряющая движение крови, битва между мужчиной и женщиной. Образ графини, расправляющей цветок апельсина, заполнил его разум, как дым окутывает вражеский лагерь. Он мог держать пари, что в иностранной графине много такого, что не так легко разглядеть… многое спрятано. По крайней мере, у него есть две недели, пока придет приказ становиться под ружье – огромное количество времени для разглядывания.
А если она работала на Рашана? Ей, разумеется, придется поплатиться за это. Ахилл поднял бокал за отсутствующую графиню. В любом случае он будет наслаждаться ее очарованием, пока его не призовут на войну.
– Мы, те, кто побеждает, приветствуем вас.
Звук всплеска воды ворвался в тишину раннего утра в тот момент, когда Элеонора сложенными лодочкой ладонями плеснула себе в лицо холодной воды из таза. Вода потекла сзади по шее и плечам и намочила глубокий квадратный вырез платья-рубашки. Она выжала воду из груботканого шелка и использовала ее, чтобы протереть верхнюю часть груди и шею под подбородком. Ее рука резко двигалась, когда она старалась смыть все оставшиеся следы прикосновений Д'Ажене. Элеонора потерла сильнее, пока ее кожа не порозовела и не засаднила, а передняя часть рубашки не пропиталась водой.