В музее «Диаборн» настала небывалая тишина, стихли даже смешки в задних рядах, когда до всех дошло, что это не шутка.
Единственный, кто чувствует себя в этот момент свободно, – это Марк, пришло в голову Сюзанне; с удивленно поднятыми бровями оглядывает толпу: ну что такого, мол, я сказал, из-за чего все так переполошились?
Не очень-то приятно, однако, чувствовать себя экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение. Грудную клетку так сдавило, что не сделаешь и вдоха, не пошевелишься, даже если земля вдруг разверзнется под ногами.
А Марк произнес невозмутимо:
– Но я, кажется, помешал открытию выставки, как безрассудно с моей стороны отвлекать внимание от художников – истинных виновников торжества. Сюзанна, пойдем, ты обещала мне все здесь показать! Или, может быть, мы…
Почти не сознавая, что происходит, не желая показать перед ним свою слабость, она схватила его за руку и потащила к ближайшей картине. Через толпу они двигались словно лайнер, рассекающий поверхность моря, – перед ними все молча расступались. Однако Марк перехватил инициативу и направился в другую сторону.
– Вот эта интересная! – и указал на полотно с вкраплением кобальта и голубого. – Как точно удалось художнику передать сексуальность форм, не находишь?
– Перестанешь ты или нет? – Голос ее прозвучал неожиданно низко и хрипло.
– Если ты предпочитаешь где-нибудь уединиться и обсудить все детали – буду счастлив.
– Мы не можем никуда уединяться! Да самый безмозглый болван подумает, что мы…
– Но я только пошел навстречу твоей просьбе. Сюзанна уставилась на него в изумлении.
– Не говорила я ничего такого, что оправдывает то, как ты меня скомпрометировал!
– Ты же велела прекратить это безобразие, вот я и прекратил.
Ловко! Как можно настолько искажать смысл ее слов! Одно бесспорно – с ним лучше молчать, чтобы потом не быть неправильно истолкованной. Дать ему больше свободы – пусть делает, что хочет, хуже не будет. И она позволила ему водить себя от картины к картине.
Постепенно равномерный шум вокруг вернул Сюзанну к нормальному состоянию, и в ней ожило чувство юмора. Конечно, он поступил так потому, что считал: любой представитель музея преследует цель узнать от него дальнейшую судьбу коллекции. В обращениях к Марку каждый давал это понять, пусть не прямо, а косвенно. Одно формальное заявление – и у администрации появляется повод открыть заранее припасенную для этого случая бутылку шампанского. Что ж, точный расчет, чтобы отвязаться от назойливого внимания.