Вынырнула я из сна как из трясины болотной, губами душный воздух глотала. А вроде ничего такого и не привиделось, никаких таких чудовищ жутких.
Та же самая комнатка, та же дверь железная, снаружи засовом заложенная, та же луна в окошке, тот же грубый камень повсюду. И я на той же соломе лежу, а напротив меня стена та же. Нет, не та же. Пробежала по камню вроде как рябь на воде, расплылся он, посветлел — и вышла оттуда фигура. Не больно высока ростом, стройна — и знакома она мне, ох как знакома! Только сегодня виделись.
Откинул он капюшон синего плаща своего, опёрся на посох, поглядел на меня внимательно.
— Ну, здравствуй снова, Саумари. Уж не обессудить, пришлось в сон твой незваным войти. Не договорили мы тогда… А то, глядишь, сейчас всё бы иначе было. «Синяя Цепь» своих братьев и сестёр соблюдает. И насчёт платы договорились бы. Нет у тебя денег, да и ладно. Нет — значит нет. Мне даже неинтересно, сколь их у тебя в подвале зарыто. Молчи, молчи, отвечать мне не надо, сейчас ты слушай только.
Не поздно ещё договориться. Знаешь, что тебе завтра уготовано? Смерть на медленном огне. Приятного мало, да?
Он понимающе кивнул, щёлкнул пальцами, и слетели с них крошечные синие искры — точно светляки, зависли они в воздухе. А колдун продолжал:
— Но это не самое страшное, Саумари. После смерти ждут тебя мучения похуже.
Наивные люди называют то Нижними Полями, но мы-то, маги, знаем, что это место не внизу и не вверху, не на юге, не на севере. Это вообще не место, если хочешь. В обычном языке просто слова подходящего нет. И место это населено, Саумари.
Обитают там сильные духи. Они-то и будут терзать тебя, и терзать вечно. Знаешь за что? За то, что притворялась ты ведьмой, притворялась, будто к духам взываешь, а сама нисколь не верила в них. Думаешь, мы книги твои, на чердаке укрытые, не отыскали да не прочли? Запомни, лжеведьма, можно безнаказанно обманывать людей, но духи знают все наши помышления. И духи обидчивы. Невозможно описать муки, которым они самозванца подвергнут. Там, где им ничего помешать не сможет. Там, где будешь ты в их вечной и безраздельной власти. Ты, глупая, над духом восточного ветра насмехалась? А ведь скоро с ним встретишься…
И хотела я ему ответить, да слова к языку прилипли. Не от страха, а от растущего во мне отчаяния. Всё вдруг показалось бессмысленным — и дневное терпение моё, и завтрашняя казнь. В лунном свете обесцветилась вся моя прежняя жизнь, и чёрной кривой полосой привиделась жизнь будущая. Бесконечным когтем, раздирающим меня на вопящие от боли куски.