– Ишь ты, ишь ты! Слишком поздно – учитывая вашу репутацию. Хотя лично я не считаю вас повесой, который увлекает невинных девиц к погибели.
– Благодарю вас, – с сарказмом в голосе произнес Иен.
– Не стоит благодарности.
Йен тоже так считал.
Наставник же продолжал, не замечая нарастающего возмущения Йена:
– Не знаю, о чем думал дядюшка, когда позволил племяннице оставить его надежный дом ради дома известного волокиты.
А, значит, мисс Ренслоу еще не сообщила ему об отсутствии дяди. Йен не стал выдавать ее этому святоше.
– Капитан, разумеется, думал о благополучии своего племянника, как это делали мисс Ренслоу и я. Сегодня утром мальчику немного полегчало после ужасной ночи, хотя вы даже не удосужились спросить об этом.
Преподобный слегка покраснел.
– Видите ли, я был весьма встревожен ситуацией с мисс Ренслоу.
Йен понял, что этого педанта совершенно не волнует состояние мальчика, для него главное – репутация Афины.
– Юная леди спит. Мы с ней провели всю ночь у кровати Троя.
Уиггз с шумом втянул в себя воздух.
– Это совершенно непристойно.
– Зато эффективно. Мы спасли мальчику жизнь.
– Но вы сказали, что он выздоравливает? Значит, мисс Ренслоу может покинуть ваш дом.
– Даже если не учитывать, что мисс Ренслоу по-прежнему нужна Трою, что она предана брату, я полагаю, что на Камерон-стрит тоже нет почтенной пожилой особы женского пола.
– Ишь ты!
Йену не нравилась эта аффектация, ему не нравился этот человек; но он стал ему просто омерзителен, когда заявил:
– Но ничего дурного нельзя будет сказать о ее пребывании там, пока она не выходит из дому и не разгуливает по городу одна. Кто мог бы упрекнуть женщину, которая гостит у своего дорогого дяди-орденоносца, в отличие от…
– Да? Что вы хотели сказать? – Йен поднял бровь, провоцируя Уиггза назвать его повесой, праздным гулякой, губителем девственниц. Возможно, так оно и есть, но не таким, как Уиггз, рассуждать об этом.
У преподобного хватило ума – или чувства самосохранения – не раскрывать свой рот с опущенными уголками. Казалось, он зашнуровал губы крепко-накрепко, как скряга – свой кошелек, и ничего не сказал.
Зато сказал Йен:
– Моя почтенная экономка постоянно находилась там, и мисс Ренслоу даже отказалась пообедать со мной. Или вы думаете, что мои несдержанные страсти позволят мне овладеть женщиной, которая бодрствует у постели больного брата?
– Дело не в том, что думаю я, милорд, а в том, что скажут другие. Я никогда…
– Я тоже. Мисс Ренслоу удалось провести ночь в Мэддокс-Хаусе так, что и ее добродетель, и репутация остались незапятнанными. Возможно, люди узколобые подумают иначе, но человек умный или сострадающий не усомнится в ее чести.