Повесил бы, если бы она ему понравилась.
А Афина очень нравилась Йену, и он не желал, чтобы она стала женой этого тупоголового священнослужителя, который просто не способен ее оценить. Конечно, выбирать не ему, поэтому он предложил Уиггзу навестить мальчика. Он знал, что рана в груди будет скрыта под ночной рубашкой и что Афина услышит все эти «ишь ты» из своей спальни. Если она пожелает увидеть своего прежнего амбициозного поклонника, это ее дело.
– Я велю посмотреть, не спит ли мальчик, – сказал он, не оставляя тем самым наставнику возможности улизнуть.
Когда Хопкинс доложил, что юный джентльмен не спит, Йен поднялся с Уиггзом наверх. Он пошел отчасти из любопытства, отчасти из чувства ответственности. Гром и молния, ведь ответственность лежит полностью на нем. Он не может бросить своего раненого ягненка этому волку в обличье священника. Пусть попробует хоть разок пренебрежительно усмехнуться по адресу Троя, пусть только начнет свои нравоучения, и он даст пинка под зад этому своекорыстному зануде.
Афина оказалась в комнате мальчика, и Йен нахмурился. Ей полагалось еще спать. Но она казалась отдохнувшей, волосы у нее были уложены в прическу, которая очень шла ей, несколько светлых локонов, оставленных на свободе, обрамляли ее лицо. На ней было другое платье; он послал лакея в дом ее дяди за ее сундуком, потому что она явно не скоро покинет его дом. И еще он послал за грумом, Алфи Брауном. Алфи не появился, появился только сундук. Это платье было из желтого, как солнце, муслина, отделанное голубыми лентами, и больше соответствовало моде, чем прежнее, хотя и недотягивало до лондонских мерок. Оно было сшито по моде – с высокой талией и низким вырезом. Мисс Афина Ренслоу была женщиной, и – Йен готов был в этом поклясться – красивой молодой женщиной с красивой фигурой. Она была небольшого роста, но прекрасно сложена. Появись она в обществе, одетая в шелка и бриллианты, ее прозвали бы Карманной Венерой. Такой кусочек совершенства никак не предназначался для кармана какого-то ханжи.
Собака спрыгнула с кровати Троя и побежала к двери. Йен отступил за спину преподобного, который закричал на собаку, чтобы избежать атаки на свои сапоги.
– Собака глухая, сэр.
– Я знаю, милорд. – И Уиггз закричал еще громче. Уже научившись разбираться в замашках этой псины, Йен швырнул в нее печеньем, и они смогли войти в комнату.
– Я всегда говорил, что это животное следует утопить, – пробормотал Уиггз, пропуская лорда Мардена вперед; он проговорил это тихо, чтобы Афина не слышала.
– Потому что она глухая?