– Нет, это просто награда за все дополнительные труды, связанные с гостями. Ухаживать за больным – это тягостный труд, выходящий за рамки чувства долга.
– А у тебя так мало слуг, и они так перегружены работой.
Все знали, что Йен держит в два раза больше слуг, чем это необходимо, только чтобы у людей была работа.
– Вот именно. Если хорошо обращаться со слугами, они будут лучше служить.
– И будут тебе преданы.
– Надеюсь, черт побери.
Афина не понимала, зачем нужно пройти через такое испытание. Рано или поздно мистер Уиггз узнает об обмане. Если рано – он рассердится; если поздно – выйдет из себя. Если их не выдадут слуги, леди Трокмортон-Джонс может выругаться или поклониться вместо того, чтобы сделать реверанс. Не дай Бог, она опять забудет побриться.
– Где ваш инстинкт игрока, мисс Ренслоу? Есть шанс, что Уигги никогда не поймет, что это маскарад, – объяснил Йен. – И мы повторим представление, и когда наконец-то прибудет моя матушка, он не посмеет устроить скандал.
– А тебе следовало бы переехать в гостиницу в тот момент, когда мисс Ренслоу переступила твой порог, но ты этого не сделал, – добавил Карсуэлл. В этот вечер на нем было надето атласное платье цвета зеленого лимона, такой же тюрбан с фальшивыми локонами, прикрепленными на лбу, и огромная, тоже фальшивая, бриллиантовая брошь на груди. Стразовая булавка ранее служила пряжкой для ботинок. Изящные туфельки принадлежали сестре Йена, они жали ногу немилосердно, поэтому леди Трокмортон-Джонс была в дурном настроении.
– Но ведь это дом лорда Мардена, – сказала Афина, – и он так много сделал для моего брата.
– И был совершенно слеп, – пробормотал Карсуэлл. В этот вечер никто не принял бы Афину за ребенка. Ее новая горничная была тщеславна и мечтала пойти в услужение к какой-нибудь леди, а пока практиковалась на мисс Ренслоу. Белокурые волосы Афины были уложены на верху головы, сквозь пряди была пропущена жемчужная нитка. Ее просторное платье цвета слоновой кости было переделано так, что облегало гибкую фигуру. Вырез платья был сделан больше, кружева, оторачивающие его, отчасти были сняты; украшений на платье стало меньше, зато теперь было видно больше, тела. Когда Афина выразила свое беспокойство относительно нескромности этого выреза, горничная заверила ее, что слегка приоткрытая грудь – последний крик моды.
Афине казалось, что груди у нее совсем нет, и большая часть этой отсутствующей груди оказалась на виду. И еще ее тревожило, что мистер Уиггз, увидев ее в таком наряде, решит, что она теперь стала дамой полусвета. Но ведь он уже и так думает о ней самое дурное, так почему же ей не показаться во всей красе на обеде у графа?