По диагонали дочитывая дело, Седов нажал кнопку вызова.
Гурехин вошел в кабинет, привычно нагнув голову, и запоздало стянул шапку с блеклым лагерным номером. Седов поморщился: Гурехина так торопились доставить, что даже не до конца переодели в «цивильное». Последний алхимик оказался неожиданно молод, и если бы не обтянутые скулы и заострившийся нос, то даже красив неброской породистой красотой. В его лице и осанке чувствовалась сила тонкая и несгибаемая, как у хорошо закаленного клинка. Седов умел с первого взгляда распознавать истинную цену человека: потеплев, он без обиняков протянул руку вчерашнему заключенному:
— Рад вас видеть, Ксаверий Максимович. Как вы себя чувствуете?
— Спасибо. Теперь гораздо лучше… — отозвался он без тени улыбки.
— Ну-ну, нам всем теперь намного лучше. Война почти закончена, и люди уже начали задумываться о мирной жизни. Насколько мне известно, вы сведущи в медицине, химии и не только. В былые времена вашу тинктуру йода могли бы назвать вашим именем!
Гурехин никак не отозвался на явную лесть, продолжая мять шапку в ладонях.
— Расскажите о себе как можно подробнее, — попросил Седов.
— Разве в деле не все записано? — пожал плечами Гурехин.
Седов демонстративно захлопнул папку и отложил на дальний угол стола.
— Тридцать три года, русский, холост, — заученно барабанил Гурехин. — В тридцать седьмом был осужден за контрреволюционную деятельность…
— Где отбывали заключение?
— Учитывая мои разработки в области «универсального лекарства», мне предложили работу на Кавказе, в лепрозории имени Гансена. Вокруг горные пропасти, по перевалу колючая проволока, хотя от нас никто никогда не уходил. Я руководил биохимической лабораторией. Все, что было нужно мне для моих тинктур и настоев, находилось здесь же: смола-живица, роса, вода с ледников. При помощи несложных манипуляций я делал эту воду «живой». Прокаженные жили семьями, у многих рождались дети, и в первый раз я опробовал свое лекарство на беременных. Представьте, у матерей с «львиными лицами», у беспалых отцов с бельмами вместо глаз рождались здоровые дети! Среди прокаженных встречались очень красивые девушки. Знаете, подкожная лепра создает особые блики, рубенсовскую светотень… — Гурехин спохватился и умолк.
— Говорите, говорите, Ксаверий Максимович.
— Я спас несколько красивых лиц… О том, что началась война, мы узнали только в августе. Однажды утром мы услышали орудийные выстрелы немцев. Прямым попаданием разбило аптеку и мою лабораторию. В тот же день нам сбросили с самолета приказ об эвакуации. Под бомбежкой мне предстояло эвакуировать пятьсот человек. Часть слепых стариков я сначала решил оставить, но они пришли сами, приползли даже безногие. Они умоляли, они уже поверили в жизнь, поверили в мое лекарство! Я приказал забирать всех.