-Успокойся, епископ, я не хотел тебя обидеть, а тем более не думал принижать значение Православной церкви на Руси, скорее даже наоборот. Просто отец Иерофан, ты должен знать чего я хочу от будущего Владыки, и понимать сможешь это мне дать или нет. Если «да» то будем разговаривать на другие темы, важные для тебя, меня и нашего многострадального государства, но если же ты откажешься, то я не буду тебя держать, даже карать никак не буду, просто найду тебе замену, пускай хуже тебя, но все-таки найду,– с интересом гляжу за реакцией епископа.
-Ты, не оставляешь мне выбора…– тихо шепчет епископ.
-Неправда, выбор у тебя есть,– мягко возражаю ему.
-Что ж, ты прав, так пусть будет синица в руках, нежели журавль в небе,– спустя пару минут безмолвия сказал Иерофан, слегка тряхнув головой, прогоняя лишние мысли.
-Кроме того, епископ Иерофан меня интересует решение вопроса с «раскольниками», мне бы очень хотелось бы знать, как к ним относятся братья по вере, считают ли все поголовно их еретиками. Или же готовы пойти на некоторые уступки, для того чтобы русский народ, наконец, объединился и не пылали дома несчастных, отказавшихся от перекрещения? Не подумай, что я спрашиваю из праздного любопытства, твой ответ на многое может повлиять,– спокойно гляжу в глаза сорокалетнего московского епископа…
-Раз так, то я даже не знаю…– стушевался Иерофан.– Есть среди митрополитов и епископов, те, кто готов пойти на уступки, есть и те, кто за то чтобы выжечь это семя ереси с просторов Руси-матушки.
Епископ замолчал, несколько отстраненно оглядывая столешницу перед собой. Я не торопил его, слишком важен вопрос для меня, а еще важней то, что скажет мне сам человек, сидящий передо мной, подойдет ли он для роли главы церкви, послушной мне и одновременно думающий о своей пастве в том ракурсе, который нужен государю. Да и после того как отец Варфоломей принес мне свои наработки по подготовке витязей, мне пришлось на многие идеи, гонимые ранее от себя взглянуть заново, пересмотреть так, сказать.
Говоря с духовным наставником витязей, в подчинении которого прошлой осенью поступили еще трое семинаристов-бунтарей, с небывалым энтузиазмом внявшие пожеланиям Варфоломея, я в большей мере напирал на воспитание патриотов своей страны и своей Веры, без скотского рабского преклонения перед иноземцами. Пришлось даже Варфоломею запретить употреблять на богословии и логике такой термин как «раб божий», заменив его на «верный слуга божий», вроде бы малость, а вот при детальном рассмотрении выясняется, что и не малость вовсе. Но об этом только я, да сам Варфоломей знаем, остальные же не догадываются, что малолетние воины, грызущие гранит наук, воинской службы и братства, растут действительно воинами, со своими понятиями чести, доблести и блага Отечества. Не зря же на зеленом полотне знамени корпуса и полка соответственно, ниже бурого медведя замершего на задних лапах, выжиты золотыми нитями всего три слова: «За Веру, Царя и Отечество!»