Мы пробрались на переднюю площадку. Поезд по прежнему стоял неподвижно. Паника мало-помалу затихала. Дым рассеялся, в полумраке люди искали свои вещи, заплаканная женщина в дорогом кожаном пальто прижимала к груди девочку лет пяти, ту самую, которую вытащил из давки Борис. В соседних вагонах было еще спокойнее, чем в нашем — там ничего не загорелось.
Из головы состава сквозь поезд, открывая торцовые двери вагонов, прошли машинист и милиционер. Машинист, бледный и злой, громко обьявил, что все в порядке, возгорания потушены силами пассажиров, поезд обесточен, скоро его вытянут на ближайшую станцию.
— Второй «звоночек!», — невесело усмехнулся Борис, отряхиваясь. Я прислонился к стенке вагона, пытаясь избавиться от звона в голове.
— Старайся не вдыхать глубоко! — искатель ощупал мою голову, послушал пульс:
— Вроде все в порядке. Давай-ка, присядь!
Я сел, где стоял, прямо на грязный вагонный пол. Пассажиры успокоились, переговаривались, кто-то нервно засмеялся. Не верилось, что еще пять минут назад эти самые люди были обезумевшей толпой, готовой топтать друг друга, чтобы спасти свою жизнь.
Состав содрогнулся, где-то громыхнуло, и мы наконец медленно поехали. В вагонах было по прежнему темно, мимо плыли стены тоннели, змеящиеся кабели, какие-то отнорки, уводящие в густой мрак, кое-где горели тусклые аварийные лампочки.
Дальнейший путь мы проделали без всяких приключений, если не считать косых взглядов милиционеров в переходе на «Киевской» — мы с Борисом здорово вывозились и походили на бомжей.
Громадный сталинский дом на Бережсковской набережной, в котором жил Паганель, казался океанским лайнером со светящимися окнами, плывущим сквозь морось холодного осеннего дождя. Мне безумно захотелось оказаться в тепле, почувствовать себя под защитой надежных стен пусть даже и чужого жилища. И еще очень хотелось почистить зубы — неприятный привкус во рту вызывал тошнотные позывы.
Квартира Паганеля занимала весь верхний этаж башенки, возвышающейся на одним из крыльев дома. Мы поднялись наверх на лязгающем и грохочущем лифте, напоминающем «пипилакс» из данелевской «Кин-дза-дзы», причем Борис настаивал на пешем подьеме, но я бы просто не выдержал. После всех наших злоключений искатель заметно нервничал, тревожно озираясь, словно за каждым углом нас подстерегало что-то ужасное. Я прекрасно понимал его состояние третьий «звоночек» мог оказаться роковым.
Дверь Паганелевой квартиры, сплошной стальной лист, не имела не глазка, не звонка, не ручки, ни даже замочной скважины.
— Он ее магнитом открывает. — пояснил Борис, попросил у меня спичку, вставил ее в какую-то неприметную дырочку над косяком и несколько раз ритмично нажал.