Она вышла из квартиры, прихватив с собой лишь документы на машину и гараж, да еще ключи. Вернулась в гостиницу, и руки сами набрали номер Лютова.
– Да, – услышала она совсем рядом, как если бы он находился в соседней комнате, – слушаю.
Голос молодого мужчины. Видимо, у него поменялся номер.
– Мне Лютова… Владимира Николаевича.
– Да, я слушаю, кто это?
– Это я… – Она не знала, как ей ответить. Сказать, что ему звонит Рита из Баронска, прозвучало бы глупо. Хотя само слово «Баронск» резануло бы его, Лютова, по ушам. Он вспомнил бы Наташу Троицкую и ее маленькую дочку. – Вы меня, наверное, уже не помните…
– Мне знаком ваш голос. Я мог бы произнести имя той женщины, которую вы мне напомнили, но боюсь ошибиться и испугать вас…
– Говорите. Думаю, что вы не ошибетесь…
– Вы дочка Наташи Троицкой? Рита?
Она с трудом оправилась от услышанного. А все говорили, что мать ей ничего не оставила. А внешность? А характер? А голос? Вот только жаль, ее доброе сердце не перешло Марго по наследству, и подлость натуры и пороки достались ей наверняка от неизвестного ей отца.
– Да, это я, – сказала она, и слезы горячим потоком хлынули из глаз. Она была благодарна Лютову за то, что он узнал ее и что ей не пришлось униженным тоном объяснять ему, кто она.
– Рита, ты где? – Он сразу же перешел на деловой тон. – Ты в Москве?
– Да.
– Мы можем встретиться?
– Да. Но сейчас уже поздно…
– Ничего, я подъеду, у меня машина.
– Я в гостинице…
Она встречала его в холле гостиницы. И когда он вошел в стеклянные двери – узнала сразу. Он почти не изменился. Высокий, худощавый, в костюме и светлой рубашке. Ботинки вычищены (он женат, есть кому чистить башмаки и стирать рубашки, он нашел замену маме), но галстука нет. И нет, слава богу, той торжественности и мелодраматичности во взгляде, которые она терпеть не может. Он тоже сразу узнал ее. Подошел совсем близко и заглянул а глаза:
– Невероятно, просто невероятно… Если бы я не знал, что ты ее дочь, то расцеловал бы тебя, как ее… Надеюсь, ты не сердишься. Я очень любил твою маму.
Он говорил это без слез в голосе, а просто как человек со здоровой психикой, который все понимает и принимает даже смерть любимой женщины. (Философ хренов.)
– Нет, я не сержусь. Это вы, наверное, сердитесь, что я позвонила вам так поздно…
– Чушь! Я столько лет ждал твоего звонка! Между прочим, это не пустые слова. Ну что, пойдем в ресторан, потолкуем?
Они толковали с коньяком. Марго набралась по самые уши и рыдала у него на плече. Ей было горько при мысли, что рядом с ними нет сейчас мамы. Она чувствовала себя предательницей.