Мне подумалось тогда, что уж кому-кому, а Изольде хорошо известно, что такое свободное сердце, не отягченное сладостью или горечью любовных переживаний. Хотя что я знала о ее личной жизни? Если в ней точно такой же набор хромосом, как и у моей матери, ее младшей сестры, то в ранней молодости Изольда пренепременно должна была пережить несколько бурных любовных романов. Это у нас, Хлудневых, в крови.
– Забери меня отсюда, у меня все в порядке… А еще мне бы хотелось взглянуть на него, хотя бы это ты можешь устроить?
Изольда посмотрела на меня своими умными зелеными глазами, преисполненными упрека и бессилия перед моим упрямством, подала мне руку, чтобы я оперлась, вставая, и уже через пару минут мы не спеша брели по больничному коридору в мужское отделение, где я должна была увидеть своего раненого.
Какое-то беспокойство ощущалось уже в воздухе, когда мы шагнули в крепко пахнувшую карболкой и прочей медицинской гадостью стеклянную кабинку, отделявшую женское хирургическое отделение от мужского.
Совсем скоро от озабоченного врача с вытянутым лицом, запакованного в смешную, бирюзового цвета, хирургическую униформу, мы узнали, что пациент по фамилии Мещанинов, доставленный с пулевым ранением груди, исчез.
Изольда, забывшись, принялась раскуривать сигарету прямо в коридоре на глазах у и без того растерянного врача.
– Вы знаете, Изольда Павловна, ведь у него довольно серьезная рана, мы ему сделали перевязку, укол от боли и дали немного снотворного, чтобы он спал… Не представляю, когда он ушел и каким образом его никто не заметил…
– Не переживайте, Валерий Васильевич, – ответила ему ободряющим тоном тетка; судя по всему, они были знакомы, да и вообще Изольду знало полгорода, в чем я постоянно убеждалась. – Из вашей клиники может выйти даже слон – и никто ничего не заметит.
– Это почему же?
– Да у вас здесь такая кутерьма, столько народу… Постоянно все движется, все носятся с каталками, капельницами, кислородными подушками… Это хорошо, если наш пациент сбежал сам, гораздо хуже будет, если выяснится, что его выкрали или же что его остывающий труп сейчас висит где-нибудь в уборной или лежит внизу, на газоне…
Валерий Васильевич кинулся в палату: посмотреть из окна вниз, на траву.
Не знаю, откуда во мне была такая уверенность, но я твердо знала, что Варнава в безопасности. Сердце мое было спокойно. Разве что волновалось по другому поводу: а что, если он бросил не только компанию врачей, медсестер и сиделок, но и меня, человека, который был сейчас его единственным другом, способным подставить свое, пусть даже раненое, но все же достаточно надежное плечо? А если Изольда права и за ним числятся преступления, результатом которых и было его подозрительное богатство, то увижу ли я его вообще когда-нибудь?