– У нас постельное белье появилось раньше, чем во Франции, – сообщил он. – Поэтому представление о том, что мы крестьянская нация, – ошибочно.
Филатов был наслышан об удивительных открытиях украинских историков за последнее время и спорить не стал, хотя его так и подмывало задать вопрос: «Так что же, французские принцессы приезжали к вам без простыней в поклаже?»
Украина переживала период увлеченного поиска языковых и исторических отличий от России. Все равно как на картинке «Найди десять отличий». Только найти надо было не десять, а десять тысяч отличий. Общие для обоих языков слова изымались из обращения и заменялись на польские, английские или бог знает какие аналоги. Все равно, лишь бы отличалось. Больница стала «шпыталь», как у поляков, солдат – «зброяр», ученики – «детлахи», чиновник – «посадовец», географическая карта – «мапа», как у англичан. И так далее, примерам несть числа. «Мова» стала напоминать дорогу, вымощенную булыжниками разной высоты.
Дикторы с пулеметной скоростью тараторили все новые и новые словесные перлы с экранов телевизоров, зомбируя население на их бессознательное употребление. Создавалось впечатление, что где-то в бесконечно длинном амбаре сидят заскорузлые труженики-филологи, переписывающие словари, и черпают они вдохновение из пальца или потолка, но прежде всего в западно-украинском диалекте, состоящем из польских, румынских, венгерских и немецких слов, а также доброй примеси идиша. Перед ними поставили четкую задачу – во что бы то ни стало в кратчайшие сроки разрушить труд Тараса Шевченко, создавшего украинский литературный язык.
Украинские же историки не уставали выдавать одно открытие за другим. Они изобрели новое доказательство того, что Крым украинский: «Посмотрите на карты Киевской Руси – Крым входил в ее состав». Как будто в то время были карты. Они совершенно точно установили, что украинцы никакие не восточные славяне, на фиг, а произошли от древних «укров», которые активно отметились в античном мире во всех ключевых событиях. Спешным порядком сочинялись легенды про свершения «укров» и их боевые песни.
Но Олег, похоже, так далеко не копал. Он сосредоточился на шестнадцатом веке, который считался расцветом казацкой вольницы.
– Ну что, – пригласил он, – заедем ко мне? Ты обещал.
Филатов вздохнул.
– Поехали.
Ничего особенного он увидеть не ожидал, но уж коли обещал, надо уважить человека.
Олег был искренне увлечен своим делом. Как и все увлеченные люди, он выглядел чудаковато. К казацкому чубу в этот раз добавилась массивная золотая серьга в ухе в турецком стиле, которой не было в Москве.