Я подумала о том, что если бы не мое нездоровье, то сама бы непременно разыскала эту квартиру, эту бабку и душу бы из нее вытрясла, чтобы только узнать, кого она покрывает. Знаю я этих старух. Вечно прикидываются несчастными, одинокими, нищими, а сами покупают стерлядь на рынке и копят деньги на стеклопакеты.
И вдруг снова эта дурнота. Этот страх, который накрывает с головой. На макушке такое ощущение, словно ее поливают сверху тонкой струйкой ледяной воды, – это нервное. Говорят же: волосы на голове шевелятся. И я не могу сказать, что этот страх конкретный. Я же не знаю своих мучителей и насильников в лицо, я не знаю, кого конкретно бояться, я боюсь вообще. Страшно боюсь. До головокружения, до обморока, до смерти. А еще много мыслей о кладбище, о земле, начинающей промерзать холодными ноябрьскими ночами, той самой кладбищенской земле, в которую буквально через пару дней закопают мою лучшую подругу, мою Баську.
Пришел Гарманов. Как осветил меня изнутри. Дурнота закончилась. Увидев его на пороге, я испытала невероятное облегчение. Совершенно незнакомый мне, чужой человек стоял передо мной с коробочкой торта в руках и смотрел на меня усталым взглядом.
– Привет, заяц, – сказал он, протягивая мне торт.
– А почему заяц? – покраснела я по еще не известной мне пока причине. Стушевалась просто.
– А потому что трусишка зайка серенький.
– А… Понятно. Проходите. Если бы вы не пришли, не знаю, что со мной было бы. Мне нехорошо… И перед вами неудобно… Может, вас дома кто ждет, а вы… тут… Неприятности будут? Или вы на пару минут?
– Вообще-то, я хотел попроситься к тебе на ночлег. Я и зубную щетку взял. Можно?
В груди у меня стало горячо, и дыхание перехватило. Я не верила своим ушам.
– Вадим…
– Можно без отчества.
– Вадим, я ужасно рада, что вы пришли. Я постараюсь, чтобы вам было здесь хорошо. Вы же понимаете, что меня надо охранять… Я же живой свидетель. Мои мучители не знают, что я ничего не помню, а потому могут желать моей смерти. То есть наверняка захотят избавиться от меня. Ведь так? Ведь мне есть чего бояться?
– Да успокойся ты. Я же здесь. Ставь чай, будем торт есть…
Он снял пальто, разулся, прошел в комнату, сел в кресло и тут же уставился на экран телевизора, где шли новости. Я пошла на кухню, поставила чайник, засыпала заварку, порезала на куски торт. Села за стол, положила руки на столешницу и увидела, что они дрожат. Сильно дрожат. Затем вышла из кухни, заглянула в комнату – Гарманов, оставаясь все в той же позе в кресле, делал вид, что смотрит телевизор, хотя на самом деле глаза его были плотно закрыты, да и похрапывал он слегка. Смешно. Сон застал его врасплох. И разбуди я его сейчас, он не сразу поймет, наверное, где находится и с кем.