Я сразу зажмурился, чем еще больше выдал себя.
– Не жмурься, Витенька. – И, как бы отвечая на мой незаданный вслух вопрос, добавила: – Надо было дышать не так ровно, может быть, еще чуть дольше послушал бы нас.
Тут же с другой стороны надо мной наклонилась соседки и злобно произнесла:
– Ну что, сучонок, имя будешь называть или яйца будем резать?
– А ты, лопух, потом без яиц собираешься во мне жить?
Тут же я получил удар кулаком по уху, но все равно остался доволен своей колкостью. Да и удар был не сильный, видимо, до тупого Обухова дошло, что не следует калечить свое потенциальное тело.
– Тебе, Витенька, повезло, пытать тебя никто не будет. Если ты во сне не смог сказать своего имени, значит, ты его действительно не знаешь или забыл, не придав при крещении этому большого значения. Но есть, Витенька, люди, которые знают твое крестное имя и которые вряд ли смогут выдержать боль, – Анилегна ласково улыбнулась.
– Моя мама тебе ничего не скажет, тупорылая сучка, – я процедил это сквозь зубы, но слова Анилегны меня действительно заставили испугаться за маму.
– Конечно, твоя мама уже ничего не скажет, – Анилегна продолжала улыбаться, а меня окончательно добило слово «уже». – Кроме прочего, Витенька, есть крестные родители и поп.
Но я уже ее не слушал, мне даже стало все равно, узнают они мое крестное имя (которое я, к слову, действительно не знал) или нет. Теперь я думал только о своей мамочке.
– Что с моей мамой? – я попытался спросить как можно более уверенно, но меня выдал мой голос, предательски дрогнувший.
– Ты хочешь знать, Витенька? – Анилегна нагнулась опять над моим лицом и ласково стала гладить меня по голове. – Не волнуйся, маленький. А волосики-то какие грязные, ай-яй-яй. Совсем себя запустил.
– Какие волосики?! Что с моей мамой, сука?! – Меня охватила истерика, я стал биться головой о твердую кровать и орать на все помещение: – Отпустите, бляди! Где моя мама?!!
– Какой ты непослушный, Витя.
– Где она?! С ней ведь все хорошо? Ну ответьте мне, она жива, да, жива? – я стал плакать и буквально умолять Анилегну сказать мне правду. – Ну, пожалуйста, скажите, что она жива. Пожалуйста! Мама! Ма-моч-ка! Мамулька, моя мамулька.
Из моих глаз текли горькие слезы, я почувствовал ужасное одиночество и собственную ненужность. Поворачивая голову попеременно то к соседке, то к Анилегне, я увидел, что они совершенно холодно и безразлично смотрят на мои страдания. Анилегна иногда загадочно улыбалась, глядя на меня каким-то анатомическим взглядом.
Неожиданно я затих. Мне стало все равно. Появилась полная апатия, я даже перестал думать. Просто смотрел на потолок, состоящий из сплошных труб.