Часов в десять гости отпустили молодых. У порога их осыпали пшеном. В спальне душно пахло хмелем. Екатерина Романовна, враждебно нахмурившись, стояла посреди комнаты, явно не намеренная без боя исполнять супружеский долг.
-- Петуха зарезали? - мрачно осведомился князь.
-- А? - Не поняла она. - Какого петуха?
"Черт, -- выругался про себя Дашков. - Дурацкий обычай! Петр Алексеевич, блаженной памяти, натащил всякого дерьма..." В столице свято соблюдался старый шведский ритуал, по которому молодые придворные на следующий день после свадьбы посылали государю свою простынь в серебряном ларце. В Москве этого не было. Проворные маменьки всегда умели подстраховать дочек склянкой петушиной крови под подушкой. В остальном надеясь, что молодые сами придут к согласию не открывать бесчестья жены, ради сохранения чести мужа.
Но о хладнокровной злючке Воронцовой, за версту отпугивавшей мужчин, никто не позаботился. Зачем? Она чиста как горная вершина! Пятна и так будут.
-- Я не насильник, сударыня. - Михаил Иванович подошел к кровати, оперся на нее коленом, подтянул рукав и, достав из кармана перочинный нож, хладнокровно полоснул себя чуть выше запястья. Кровь густо закапала на душистую белую простыню.
-- Не многовато? - озабоченно спросил он и припал губами к ранке. Правой рукой князь стал судорожно рыться в кармане, ища платок.
-- Вот возьмите. - Екатерина Романовна, вся дрожа протянула ему свой. - Дайте мне, у меня лучше получится.
Она неловко перетянула рану и села рядом на кровать.
-- Простите меня, -- тихо произнесла девушка. - Я так виновата перед вами. Слезы сначала закапали, а потом полились у нее из глаз. - Я скверная, глупая. Простите меня. Вы так великодушны ко мне. - Она уже рыдала, и беззлобный Дашков обнял свою непутевую жену, чувствуя боком, как дрожит ее тело.
Тогда ли князь полюбил Екатерину Романовну? С точностью он сказать не мог. Когда через неделю прислуга вновь обнаружила на белье молодых ржавые мазки, она была чрезвычайно озадачена.
С траурного дежурства Дашкова вернулась домой в легком жару. Она решительно отказалась послать за доктором и легла в постель, бессвязно повторяя: "Что теперь с нами будет?" Часа через два, превозмогая страшную слабость, княгиня встала, сунула ноги в теплые сапоги, закуталась в шубу и села в карету. Ее поминутно бросало то в жар, то в холод. Шепча: "Его не потерпят. Я не хочу быть из последних," -- она покинула карету в некотором отдалении от дворца на Мойке. Екатерина Романовна пешком миновала улицу и вошла в здание. Было 12 часов. По маленькой лестнице она поднялась в покои императорской четы и остановилась в нерешительности.