– Валя, выслушай меня внимательно… Один человек вот уже почти месяц не может спокойно жить и готовит себя к самому худшему. И только от тебя зависит его дальнейшая жизнь… Он неплохой человек, но допустил большую ошибку… Прими от него вот этот конверт. Там находится банковский документ, по которому ты сможешь получить тридцать тысяч долларов. Я понимаю, конечно, что деньги небольшие, что то, что произошло между вами, вернее, то, что он себе позволил… Это стоит много дороже. Я имею в виду его свободу. Словом, мы просим тебя забрать свое заявление назад. Он устал прятаться, он хочет жить нормальной жизнью. Если сумма недостаточная, ты скажи, сколько… В тот день, когда все произошло, он позвонил мне, я приехала… и с тех пор он прячется… Только сегодня я уговорила его приехать сюда…
Сзади послышался шорох, и я не посмела повернуть голову. Я не могла заставить себя сделать это, потому что знала, кого увижу. Они заманили меня ложью, самой изощренной ложью, понимая, что сирота, услышав про мать, бросится за ней хоть на край света. Кем же приходилась ему эта женщина? Не матерью и не женой. Значит, сестрой. Я старалась оставаться хладнокровной и спокойной. Позади меня стоял оживший мертвец, человек, который тоже, в свою очередь, мог осчастливить меня уже тем, что он дышал…
Я все-таки обернулась. В худом и бледном мужчине, одетом во все черное, я едва узнала своего насильника – офицера Юру.
– Прости меня, – произнес он тихо. – Я так часто представлял себе эту встречу, что теперь не знаю, что и сказать. Я вел себя как последняя скотина…
У меня перехватило дыхание. Глаза мои наполнились слезами, но не из-за того, что встреча оказалась трогательной, тем более что я видела перед собой человека, чей образ последние недели лишь мучил меня и приносил одни страдания. Нет. Я плакала из чувства великого облегчения. Значит, подумала я, в том доме, где он жил, умер совсем другой офицер, жена которого приходила в интернат и приносила конфеты, чтобы помянули ее мужа… Те самые конфеты, которые носил в своем кармане Миша… Теперь я могла спокойно вернуться в Стамбул, к Еве, к Мюстеджепу, к той чудесной новой жизни, которая была мне уготована моей настоящей матерью. Шлейф убийства, мокрый от крови и слез, теперь не тащился за мной, я свободна и предоставлена сама себе. И сейчас уже я могла помочь Еве своей любовью, своей заботой. Я уже видела, как навещаю ее в стамбульской тюрьме, как приношу ей, ожидающей меня в помещении для свиданий, сигареты и почему-то печенье.
– Ты думал, что я подала заявление? – спросила я, размазывая слезы по щекам.