– Какая-то сволочь едет за нами, – бросила она мне через плечо и достала сигареты. Я видела, как она пытается прикурить на ветру. – С самой Москвы. Я постоянно чувствовала его взгляд…
– Ты его не знаешь?
– Нет, откуда?! – Она чуть ли не возмутилась, как если бы я могла знать всех ее знакомых и сама должна была догадаться, что этот – не из их числа.
И снова поток чужой, яркой и быстрой, с незнакомыми мне интонациями речи, где теперь то и дело встречалось женское имя Иветт. Потом Мюстеджеп ласково так спросил у нее что-то, и она задумчиво согласилась. Моментально в машине стало темно и тихо. Появилась крыша, и ветер перестал трепать наши волосы и шарфы. Догадались!
– Ну, как тебе Стамбул? – спросила Ева, повернувшись ко мне и улыбаясь дежурной, все еще нервной улыбкой. Опомнилась! – Нравится?
– Города пока не видно, одна дорога, и кажется, ей нет конца, столько машин! Никто не соблюдает правил дорожного движения, едут все, словно играючи, как-то несерьезно, водители не уважают друг друга, крутят баранку себе в удовольствие… Обгоняют со всех сторон, подрезают… Страшновато, если честно.
– Здесь, в Стамбуле, самое большое количество аварий в мире, это правда… Много людей гибнет под колесами машин. Быстрая и безалаберная езда – это характерно для турок… Они немного бешеные, нетерпеливые, кровь горячая, кипит… – Она посмотрела на своего турецкого приятеля с усмешкой и в то же время необычайно ласково. Мюстеджеп, бросив на нее немного удивленный взгляд, покачал головой и, словно подтверждая ее слова, увеличил скорость… Черной машины сзади уже не было видно, Ева немного успокоилась.
Серая гладкая лента дороги стала разветвляться, появились сложные развилки, иногда создавалось ощущение, будто мы кружим на одном и том же месте, а потом вдруг ныряем в густую от автомобилей артерию автострады, летящую, как мне казалось, в глубь города, клубящегося где-то впереди, вьющуюся между зелеными пустырями, разрытыми котлованами, а еще через некоторое время стесненную странными домами, три стороны которых состояли из окон, четвертая же, оштукатуренная, была пропитана черной смолой…
Я спросила Еву, зачем турки так уродуют свои дома, на что она ответила коротко и непонятно: для тепла. Вероятно, и ей в свое время на этот же вопрос отвечали так же коротко и непонятно.
Знаменитая городская стена, каменная, толстая, местами разрушенная, а ближе к центру отреставрированная, окружавшая древний город, какой-то своей частью защищала от ветра и непогоды неприглядные цыганские поселения, представляющие собой убогие полуразрушенные хижины с развевающимся на веревках тряпьем…