Олег, чувствуя, что ему в этой истории как бы места нет и не должно быть, закрылся в своей комнате и лег на широкую уютную кровать. Да, здесь было роскошно и удобно. Конечно, он сегодня же переедет сюда, тем более что вещей-то всего-ничего. Как он может сейчас взять и вот так просто уехать отсюда, не встретившись и не поговорив с Белоус? Куда спешить? Покинуть это божественное место он всегда успеет.
Так, размышляя, он вдруг вспомнил, что не договорил с Костей Велькиным.
Снова позвонил ему. Извинился, что прервал разговор.
– Я тут покручусь еще немного вокруг дома и, если уж ничего не получится, позвоню тебе… Думаю, присутствие милицейской машины все-таки подействует на охрану…
Документ, позволяющий ему произвести обыск в доме, принадлежащем Людмиле Белоус, у него имелся. Вот только показать его было некому.
– Идиотская ситуация… короче, я тебе перезвоню…
Ему пришло в голову составить акт, свидетельствующий о том, что он, следователь прокуратуры, несколько раз в присутствии понятых пытался проникнуть в дом, но ему не открывали. Возможно даже, что, если он будет действовать в соответствии с законом, он и сам попытается взломать ворота при помощи какого-нибудь доморощенного местного слесаря…
Его размышления были прерваны стуком в дверь. Он уже знал, кто это.
– Заходите… По-моему, это лучшее место на всем побережье. Предлагаю сходить за моими вещами, это совсем недалеко отсюда, после чего мы отметим мое вселение шампанским. Вы как, не против?
– Отлично! Пошли!
И они отправились на набережную. По дороге Нина рассказывала Олегу о местных достопримечательностях, показывала, где, в каких открытых кафе готовят лучший плов и пекут чебуреки из свежего мяса. Словом, вызвалась быть гидом. Лена все больше молчала, поедая купленное по дороге мороженое.
– Да уж, этот домишко не сравнить с Тамариным, – продолжала щебетать Нина уже после того, как Олег вышел из своего бывшего пристанища с небольшой спортивной сумкой и связанными ластами, перекинутыми через плечо. – О, у вас есть ласты?! Дадите?
Она хитро прищурилась, и Олег поймал себя на том, что он готов этой девушке отдать не только ласты, но и себя самого, причем насовсем. Не сказать, чтобы она была очень молода – ей, вероятнее всего, за тридцать. Но она была великолепно сложена, а ее лицо, с сетью незаметных морщинок, излучало радость. Казалось, у такого человека, как она, всегда должно быть хорошее настроение. Она была какой-то легкой, приятной, с ней хотелось говорить, держа ее за руку, подолгу смотреть в веселые, чуть насмешливые глаза, обнимать, прижимая к себе, как самое дорогое, что может быть у мужчины, – как любимую женщину.