– Нет, Марк, не мог. Захар слишком положительная фигура, чтобы его можно было в чем-то заподозрить.
– Но в твоей куртке, между прочим, нашли нож!
– Ничего, я выкручусь.
– Вы с ней, случаем, не любовницы?
Он сказал это со зла, не зная, что бы еще такое сказать, чтобы привести меня в чувство.
– Понимаешь, для убийства нужен мотив, причина, а у меня всего этого нет. Я вообще нейтральный человек. – Я, все еще не чувствуя реальной опасности, продолжала стоять на своем.
– Это тебе так кажется. Захар любил тебя, между прочим…
Мне стало не по себе. Захар убит, и услышать от Марка о том, что Захар любил меня, было все равно что получить подарок с того света.
– Откуда тебе это известно?
– Он сам говорил мне. Да это и так было видно. Особенно мне… Он как-то спросил, почему мы до сих пор не женаты, и знаешь, я не знал, что ему ответить… Тогда он мне сказал такую фразу: «Старик, смотри, потеряешь Изабеллу…»
– Неправда, он всегда любил Беатрисс… – вспыхнула я.
– Их не поймешь… Люблю – не люблю… Но ты снова ушла от ответа. Почему ты не хочешь рассказать следователю правду?
– Беатрисс дадут большой срок, и всю свою молодость она проведет в тюрьме. Она не выдержит там и дня. Она погибнет. Я ее знаю. Она изнеженна, она создана для другой жизни.
– А ты, конечно, создана для нар, баланды и прочей мерзости, да? А обо мне ты подумала?
Нет, не подумала. Говорю же, я до последнего момента, до оглашения приговора была уверена, что меня оправдают и выпустят. Но вместо этого влепили семь лет женской исправительной колонии строгого режима. Мне, мне!!! Это было чудовищно. Помнится, я кричала что-то о Захаре, о том, что он был моим лучшим другом…
Сквозь пеструю муть присутствующих в зале суда выделялась яркая брюнетка в черном. Беатрисс даже на судебные заседания ходила одетая с иголочки, а губы ее горели пунцовыми вишнями. Я знаю, что она смотрела только на меня. Что она чувствовала, когда видела мое бледное лицо с воспаленными от недосыпания глазами? Просила у меня прощения или просила у меня помощи? Все слова, слова…
Она продолжала жить в своей комфортабельной квартире, принимать по утрам душ, намыливаясь душистым мылом, пила на завтрак дорогой кофе, обедала в ресторанах, поскольку готовить теперь было не для кого… А я в это время пыталась научиться жить в нечеловеческих условиях женской колонии… Почему она ни разу не пришла ко мне? Боялась, что разрыдается и выдаст себя? Скорее всего, именно так.
Я, много лет знавшая Беатрисс, не хотела, не могла назвать вещи своими именами, так, как это сделал бы на моем месте любой другой человек. Пусть даже и Марк. Подлость моей подруги я оправдывала ее шоковым состоянием, трусость – страхом, вернее, одним из тех страхов, которые поселились в Беатрисс еще при рождении, желание украсть у меня мужчину – желанием быть похожей на меня, иметь все, что имею я…