Но сна не было. Я встала. Часы пробили половину пятого. Марку можно спать до семи. Пусть поспит. У меня от нервов разыгрался аппетит. Я снова поплелась на кухню. Все в ней казалось синим. Включила свет, и сразу стало спокойнее – оранжевое с желтым, теплое. Достала из холодильника кастрюльку с куриным супом, поставила на плиту. Так была Беатрисс ночью или нет?
Пока суп грелся, я решила осмотреть прихожую. Дождя не было, потому на полу не должно быть грязных следов от ее сапожек. Их и не было. На полу лежал затоптанный (кем? неужели мною?) узкий голубой конверт. Фиолетовыми чернилами жирно выведено: «Белке». Откуда ему было здесь взяться? Не может же и он мне сниться? Я взяла его двумя пальцами, словно он мог быть заражен безумием, и принесла в кухню. Положила на подоконник. В нем явно что-то есть. Несколько страниц, если судить по его пухлости. Мне хотелось разбудить Марка, чтобы мы вместе с ним прочли его, но я не была уверена до конца, что и письмо мне не снится…
Я все-таки съела несколько ложек горячего супа. Вернулась в гостиную, забралась на диван, включила лампу (в стиле «Тиффани» в желто-оранжево-зеленых тонах), вскрыла конверт. Яркие блики покрыли густо исписанный листок и несколько фотографий, где Беатрисс была вдвоем с Захаром. Пляжные снимки: Беатрисс целуется с Захаром, оба залитые солнцем; Беатрисс – в бирюзовой косынке, черном купальнике, крутой изгиб бедер, пышная грудь, светящаяся, ослепительно белая кожа, смеющиеся светлые, пронизанные солнцем глаза; Захар – в черных плавках, бледное крупное тело, большие руки, обнимающие Беатрисс за талию, кудрявая голова, открытая, с полоской белоснежных зубов улыбка… А вот другой снимок: Захар, задумчивый великан, стоящий на мостках (вокруг густой зеленый хвойный лес, это на Волге, в солнечный жаркий день), а на руках у него хрупкая как эльф, присмиревшая и сонная Беатрисс… Чета Пожаровых в кафе, развалились на плетеных стульях; какой-то красивый европейский город с узкими улочками, словно игрушечными коричневыми домами с красноватыми черепичными крышами, белыми наличниками окон с пышными розовыми, голубыми и белыми гортензиями в горшках на подоконниках, с витринами магазинов и маленькими кафе внизу (неоновая вывеска с поваром в колпаке)… Кажется, это где-то в Германии… Зачем она подкинула мне эти фотографии? Наверное, ответ на этот и остальные, повисшие в гостиной вопросы я найду в письме. Это был ее почерк. Беатрисс…
Содержание этого письма было таковым, что я поняла: надо ехать к ней. Немедленно. Быть может, еще не поздно что-то изменить, остановить… Сон продолжался. И я снова решила обойтись без Марка. Я слышала его дыхание за стеной и понимала, что, разбудив его и рассказав о том, что происходило со мной этой ночью и продолжает происходить сейчас, – самый длинный и нездоровый из всех моих кошмаров. Что, решив показать ему письмо, я вряд ли обнаружу его в квартире – оно вместе с голубым конвертом и снимками Беатрисс останется по ту сторону сознания, в одном из моих снов… Я решила досмотреть сон до конца.