Теперь был мой черед жестко всматриваться в БельфАри — охота на ведьм куда страшнее, чем попустительство. Наше общество столетиями балансировало на острие коскаты «соблюдая права отдельного взятого человека не в ущерб обществу в целом».
— Ты прав, — легко согласился безопасник.
Я с досадой подумал, что так и не разгадал цель этого разговора, раздражение выплеснулось в вопросе.
— А как ты сам относишься к тому, что ты, Аристон, — я подчеркнул его вторую фамилию, — нарушил закон о сексе?
— Я Бельфлер — с улыбкой ответил он, — мне можно.
Но видя что я не принимаю шутки, продолжил:
— Если! Если семья Карааба подаст иск, то я без малейших возражений признаю себя виновным и выплачу компенсацию. Паршиво мне, конечно, будет, полгода кабалы как минимум, но оно того стоило.
Я презрительно фыркнул, реагируя на его последние слова, и разговор о КарСве на этом завершился. Перед тем как окончательно выбросить красавчика из головы подумалось, что детские психологи Тропик Ривьеры зря едят свой хлеб, раз пропустили такую перверсию — как ни крути, но в четырнадцать-пятнадцать легко идти на секс со своим полом это ненормально. Потому-то и стояло ограничение «в восемнадцать лет», чтобы у парня было время четко разобраться в себе, действительно ли его тянет к мужчинам, или это какие-то реакции подмены и замещения.
В то полугодие КарСве на глаза мне больше не попадался, а я, сдав историю Расселения, все же не был допущен к сдаче истории Синто — не хватило буквально пары баллов. Но, вернувшись к Синоби, у меня получилось уговорить наших преподавателей отпустить меня на пару дней в Университет, для сдачи допуска и экзамена, и я благополучно получил диплом всего лишь на месяц позже, чем планировал. Отец тогда отреагировал на результаты учебы очень… положительно, нет, он не хвалил меня, не хлопал по плечу, но дал понять, что я стану некстом.
Когда мы с сестрой были еще мелкими, а леди Викен была жива, нам еще доставались от него и ласковый взгляд и доброе слово… Так случилось, что я не видел отца два года — у него была длительная командировка, и встретились мы уже через полгода после смерти леди Викен. Я не то чтобы любил леди Лин-Ару, любил я свою мать, а ее принимал как старшую, как мать моей любимой сестрички и жену отца, стараясь чтобы у нее не было повода упрекнуть меня в чем-либо. Когда она умерла, мне было ее абстрактно жаль, сестру же я жалел всем сердцем и делал для нее что мог, а об отце и его реакции почему-то не задумывался… Увидев его тогда, после долгого перерыва, абсолютно закрытого и чужого, до меня наконец дошло, что все изменилось окончательно и бесповоротно: что-то важное сломано безвозвратно. Той семьи, что у нас была, уже нет, и никогда не будет. Пока мы с сестрой были подростками, то фактически были сиротами, и не зная, чего ждать от нашего отца неосознанно стали исходить из наихудшего варианта: мы для него лишь орудия. Он сам виноват в этом, целиком и полностью. Хорошо, хоть на Дезерт он осознал свои ошибки и смог их более-менее исправить — лучше поздно, чем никогда.