— А надо бы. Кого он имел в виду, меня?
— Да.
— Молодец. А как вы обо мне заговорили?
— Он просто спросил, почему я за вас не выхожу.
— Я и сам удивлялся. А сейчас, кажется, понял. Вижу, вы читаете «Перси». Прошлой ночью я его пролистал, и не зря. Он навел меня на мысли об упомянутом методе. Мне стало ясно, в чем моя ошибка.
— Да?
— Да. Я слишком легковесен, если хотите — поверхностен. Занятен, конечно, но недостаточно серьезен. В 1869-м они лучше разбирались в таких делах. Вы дошли до той сцены, где лорд Перси объясняется с ней в оранжерее?
— Еще нет.
— Сейчас я вам прочитаю. Готовы?
— Что ж, если хотите…
— Хочу. Итак, он говорит: «Любящим взором, дорогая, я следил за тем, как вы переходите от детства к юности. Передо мною раскрывалось ваше очарование, и я, побывавший при многих дворах, не мог бы найти изъяна в ваших манерах. Теперь я прошу о даре, которым бы гордился человек самого высокого ранга, ибо вы украсите любой титул, одарите радостью любой замок. Каждое ваше желание, даже малейшая прихоть — закон для меня». Ну, как?
— Недурно.
— А вот еще: «О, дорогая, не разбивайте сердца, которое бьется только для вас! Я не из тех, кто пленяет прекрасных дам, и вы пожалели бы меня, узнав, какую зависть испытываю я к такому умению. Слова мои нелепы, облик скромен, но любовь непритворна. Вино льется тонкой струей, ибо сосуд переполнен. Да и способен ли блистать красноречием тот, кто молит о жизни? Я люблю вас, люблю. Неужели вы мне не ответите?» Не пойму, чего он жалуется. Если уж это — не красноречие… Ну, как? Вы тронуты?
— Не очень.
— Странно. На ту девицу это подействовало. ««Вы молчите, — вскричал он, прижимая ее к груди, — но ваше молчание лучше многих слов. Вы бледны, но вскоре лилия сменится розой». Он склонился к ее губам, и то ли со вздохом, то ли с рыданием она потянулась к нему». Каково? Дело в шляпе, тут и спорить не о чем. У Перси все в порядке. А у меня?
— У вас — нет.
— Вы не издали то ли рыдания, то ли вздоха?
— Ни в малейшей мере.
— Ясно! У Перси, если верить автору, шелковистая бородка, которую он приобрел — надеюсь, честно, — к двадцати четырем годам. Значит, ждем, пока я ее выращу. С утра и начну.
— Я бы не начинала. Сказать, почему вы меня не тронули?
— Давно пора.
— Ну, что ж… Вам непременно надо сидеть на ручке?
— Нет. Я просто хотел быть поближе на всякий случай. Ну, если что, я успею. Лилия, знаете, сменится розой и тому подобное. Ладно, слушаю.
Терри еще помолчала.
— Слушаю, — подбодрил ее Майк. — Говорите.
— Звучит глупо, но я боюсь.
— Ничего, ничего. Так в чем же дело?