– Вы сами рассказали ему про Саратов?
– Нет, просто еще до того, как он появился у нас, мы с сыном собрались в Саратов. Интересно же было хотя бы начать поиски… Бефани попросился с нами, и я не видела причины ему в этом отказать. И когда мы были уже втроем в Саратове и я стала интересоваться географическими картами в киосках, чтобы сравнить их с рисунками на медальонах, произошла трагедия… Бефани украл моего сына. Они отправились гулять по набережной, но Ефим вернулся один и сказал мне, что не вернет мне сына до тех пор, пока я не скажу ему, где находятся сокровища. Я сказала ему, что по рассказам моего деда сокровища должны быть спрятаны в Мудупи, но всю усадьбу перекопали, но ничего не нашли, и откуда мне знать, где находится клад… Но он и слышать ничего не желал. Он дал мне времени всего неделю, мы договорились встретиться с ним на набережной, на том самом месте, где я последний раз видела своего сына, но через неделю он не пришел… А ведь к тому времени я успела слетать в Ригу и вернуться с довольно-таки крупной суммой денег, чтобы откупиться от Бефани. Но я больше его не видела.
– А почему же вы не обратились в милицию?
– Сначала я боялась, потому что он запретил мне это делать, а потом, спустя месяц, я обратилась, конечно, в милицию, и Михаэля начали искать. Но не нашли… Я вернулась в Мудупи, думала, что Михаэль может вернуться туда сам… Но он не вернулся. И тогда я поняла, что Ефим потерял его. Ведь если бы Михаэль был у Ефима, то он непременно дал бы мне знать через главпочтамт, такая у нас была договоренность. Михаэль сбежал от Бефани, теперь-то я знаю это точно… Ведь я сама нашла его…
Но Никита и без ее слов уже понял, о ком идет речь.
– Но ведь он не знает, что вы – его мать?
– Думаю, что нет. Когда я появилась в его интернате, мне пришлось загримироваться и надеть седой парик… Тебе будет трудно понять меня, но я боялась раскрываться перед ним… Все-таки прошло пять лет… Я приходила в интернат просто как человек, который хочет оказать реальную помощь детям. Я никогда не выделяла Соломона среди других детей. И хотя он сильно изменился и волосы его стали виться (хотя в раннем детстве они у него были тонкие, беленькие и совершенно прямые!), я понимала, что вижу перед собой сына. Повзрослевшего, огрубевшего… Мы иногда говорили с ним, причем довольно откровенно, и слышал бы ты, с какой ненавистью вспоминал он свою мать. Вот я и подумала: что же будет со мной, если он узнает, кто я на самом деле, и отвернется от меня?! Он снова сбежит? Я не знаю, как он отреагирует на правду? Да и как я ему объясню, что все это время искала его по всем детдомам и интернатам, а не сидела сложа руки.