«Отрадное» стало для Чагина с Машей снежным романтическим гнездом, где они нежились несколько дней, не отрываясь друг от друга, и где были самыми счастливыми людьми на свете. Чагин учил Машу кататься на лыжах, Маша часто падала, елозя непослушными лыжами по обледеневшей лыжне и загребая варежками снег, смеялась над своей неповоротливостью и во всем винила исключительно лыжи. Они сменили ей пять пар лыж, но все безрезультатно. Как-то раз она призналась ему, что боится сломать ноги, так ей страшно на этих неуправляемых «деревяшках». И это при том, что Маша обладала прекрасным гибким и стройным телом и, казалось бы, могла научиться быстро двигаться по лыжне… Алевтина же, напротив, каталась хорошо, всегда обгоняла сестру и подтрунивала над ее неуверенностью в себе. Новогодние дни были заполнены солнцем, тишиной и сладким хвойным духом, поднимавшимся от окружавшего дом отдыха ельника. Чагин за один день до праздника съездил в областной центр и привез подарки сестрам: Алевтине – золотую брошку, украшенную жемчугом, Маше – кольцо с брильянтом. Еще – ведро с маринованным мясом и целую сумку фруктов и сладостей. Маше подарил открытку, посыпанную сахаристыми розовыми блестками, с сердечной надписью:
«С Новым годом, Розмари! Желаю тебе здоровья, счастья и любви. И еще – научиться кататься на лыжах. Хотя это не обязательно. Знай, что, пока я с тобой, ты всегда можешь на меня положиться и опереться.
Целую, твой В.»
г. Красноармейск, д/о «Отрадное», 01.01.2001.
Разве он мог тогда предполагать, какую злую шутку сыграет с ним эта открытка?..
Те месяцы счастья, что они провели в Москве, в комфортной квартире, преисполненные любви и сознания, что теперь они – семья и что рано или поздно у них пойдут дети, – почему-то стали забываться. Слишком быстро летели дни, слишком счастлив был Чагин со своей молодой женой. Нехорошая мысль о том, что так не может продолжаться долго, что это невозможно, что так можно раствориться друг в друге, потерять себя, что это опьянение когда-нибудь закончится, отравляла жизнь, но – лишь слегка… Когда же Маша объявила ему о существовании другого мужчины в ее жизни, Чагин понял: вон оно наконец отрезвление, это то, чего он где-то в глубине души ждал, чего опасался – конец его теплой семейной жизни. Маша ушла от него, даже не обернувшись…
Он вспомнил о звонках Алевтины, которая рыдала в трубку и кляла сестру, говорила ему, Чагину, совершенно постороннему, казалось бы, для нее человеку, что после ухода сестры ей не на что надеяться, что теперь она не получит квартиру в Москве, не сможет учиться… Чагин был в недоумении. Он бы и мог выполнить свои обещания и даже поселить Алевтину временно у себя, но свояченица вела себя слишком уж нахраписто, истерично, она даже не нашла в себе силы успокоиться, приехать к Чагину и просто поговорить с ним по душам. Нет, она называла Машу такими словами, словно Розмари бросила не мужа, а свою сестру в первую очередь. Злая Алевтина. Так он ее про себя и называл.