Но это было больно. Чагин отрезáл от себя Машу с кровью, по живому. И долго еще представлял себе ее жизнь с другим мужчиной, изводил себя любовными сценами с португальским соперником, изнемогал от вспыхнувшей с новой силой страсти к легкомысленной Розмари. Ему понадобилось много месяцев, чтобы боль его утихла. Кубиком льда, приложенным к ране, оказалась как раз вовремя подвернувшаяся под руку Катя и его скоропалительный брак с нею.
Две женщины бросили его, ушли к другим мужчинам. Что это, закономерность? Значит ли это, что и следующая женщина предаст его?.. Что ж, он будет осмотрительнее и не станет связывать себя узами брака с кем ни попадя. Хотя, даже думая об этом, он все равно представлял себе только Розмари. Только другую, поменявшую масть и тело, сменившую кожу, цвет и разрез глаз, форму носа и губ…
Он часто вспоминал свою первую встречу с Розмари. Это она сама, Маша Неудачина, так назвала себя при знакомстве. Поезд мчал их в Москву: он возвращался из командировки домой, она (провинциальная красавица с соболиными бровями и спокойными холодноватыми глазами) – в столицу, на встречу с виртуальным, выуженным из интернетовской сети женихом-англичанином. Роман Чагина с насмешливой и простоватой девушкой с претенциозным и выдуманным наспех именем Розмари начался прямо в купе. Выпили шампанского, Маша разомлела, позволила себя поцеловать (в купе их было, на счастье, двое), потом сказала, что всерьез увлекается Газдановым и Кортасаром, Маркесом и Сервантесом (такая гремучая смесь выдавала в саратовской дурехе темперамент и чувство неуверенности в себе), а ближе к ночи вдруг начала читать стихи собственного сочинения («Обручем тугим мой лоб сжимая, страх потери мне шептал: „Уйди. Он другой любим“. Я это знаю, умираю на твоей груди…»). Ему вдруг подумалось тогда, что именно о такой женщине он всегда и мечтал и что именно ее хочет видеть каждое утро в своей постели. Потом были другие свидания – в основном в Москве, где она задержалась, так и не встретившись со своим веснушчатым и розовым (карточка к истории о сетевом романе прилагалась) англичанином. А потом она сказала, что собирается встретить Новый год в лесу, в каком-то богом забытом доме отдыха на краю земли, в глуши. С сестрой Алевтиной. И Чагин, бросив Москву, рванул в Саратов, в неизвестность, в белые снега и на голубые лыжни «Отрадного».
Алевтина внешне совсем не походила на свою родную сестру. Не было в ней ни природной красоты, ни очарования, ни романтизма, ни сверкающих глаз. Приземленная, расчетливая сучка, каких свет не видывал. Они сразу возненавидели друг друга, хотя и старались не показывать своих истинных чувств. Нетрудно было догадаться, что Алевтина сразу положила глаз на Владимира и при каждом удобном случае пыталась понравиться ему, но, когда поняла, что это бесполезно и что Чагин всерьез увлечен ее сестрой Машей, остыла и стала вынашивать свой план действий. Но и он просчитывался с двух ходов: свадьба сестры и ее переезд в Москву, к богатому мужу, сулили и Алевтине определенные блага – собственную квартирку в столице плюс платное обучение в одном из московских вузов. Маша попросила об этом Чагина почти сразу же после того, как они решили пожениться. Причем сказала это не извиняющимся тоном, а как-то уж совсем легкомысленно, словно этот разговор имел лишь символическое значение и этот вопрос был решен еще раньше. Чагин понимал, что в случае его отказа Маша не обидится и примет это спокойно, мол, нет так нет. Откуда ей к тому времени было знать о реальном материальном состоянии жениха? Но Чагин не отказал. Согласился. Настолько ему хотелось сделать приятное Маше. Вот только сделал это скрепя сердце, и не столько из-за денег, сколько из-за нежелания видеть часто Алевтину.