— Полагаю, — сказал как-то Себастьян своему сыну, — что Лондон не станет слишком большой переменой для Северины.
— А как же Пьер? Какую страну он будет считать своей? — спросил Александр.
— Это вы сами решите. Но не думаю, что свободный человек должен быть привязан только к одной стране.
— Сколько времени мне еще придется пробыть в Париже?
— Пока не научитесь быть графом де Сен-Жерменом.
Ответ ошарашил Александра.
— Я ведь не вечен, — пояснил Себастьян. — Но вы мне уступите частицу своей жизни. По крайней мере, если захотите.
Ни тот ни другой не помнили, чтобы когда-нибудь так долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова.
Оба продолжили молчать и после того, как Александр опустил глаза.
Себастьян рассматривал оттиск гравюры, изображавшей его самого в виде изящного господина с задумчивым, доброжелательным лицом. Но в котором чувствовалось и что-то иное, неуловимое.
Что-то напомнившее ему лицо матери. Такое, каким оно было когда-то. Давным-давно.
Господинн Вюйом, портретист, привлеченный маркизой д'Юрфе, ожидал отзыва о своей работе, как отец, топчущийся у двери опочивальни среди кувшинов с подогретой водой, ждет сообщения повитухи о том, кого же произвела на свет его супруга — мальчика или девочку.
— Восхитительно, — сказал наконец Себастьян, положив оттиск на стол своего кабинета. — Будто застывшее зеркальное отражение. Многоточие.
— Что, простите? — спросил заинтригованный господин Вюйом.
— Я говорю: многоточие. Ощущение как от незавершенной фразы, каковой и является жизнь, еще не дошедшая до последней точки.
Господин Вюйом встречал немало остроумных людей; он рассмеялся.
— Редкая похвала, господин граф!
— Как и ваш талант. Он подчиняется великому закону искусства. Ведь никогда не знаешь, что видишь. Сейчас взгляд модели здесь, а через миг — где-то в другом месте. Одно биение сердца — и выражение уже изменилось. Казалось, что поймана самая суть человека, а это всего лишь одно мгновение его жизни. И в итоге написан портрет кого-то другого. Да и у самого художника тем временем изменилось настроение. Это как на конной охоте — все равно что на всем скаку пытаться попасть в движущуюся цель. Видите ли, господин Вюйом, я себе частенько говорил, когда сам баловался кистью (вам ведь наверняка известно, что я пробовал свои силы в этом искусстве): единственный способ преуспеть — это написать подряд десять, двадцать, сто портретов.
Господин Вюйом не был привычен к подобным рассуждениям со стороны заказчиков, чье тщеславие удовлетворялось, как правило, в меру лестным сходством. А посему объявил, что безмерно рад оценке, которую столь удивительный человек, как граф де Сен-Жермен, дал его произведению.