— По уважению, которое к вам питают, — заметил Александр как-то вечером, — я могу судить, что, несмотря на свое внешнее легкомыслие, это общество страдает от некоего расстройства, которое я не могу определить. Когда вы вещаете моими устами, вас слушают внимательнее, чем аббатов и священников. Впрочем, они и сами, похоже, оказывают этим речам необычайное внимание. Когда я говорю о справедливости согласно тем представлениям, которые перенял у вас, наступает всеобщее молчание.
— Те, у кого вы бываете в моем обличье, принадлежат к дворянству. А они, видите ли, подобно другим, гораздо больше понимают интуитивно, нежели, как им кажется, с помощью рассудка. Это общество встревожено ослаблением королевской власти, которая является главный опорой его существования.
— Но ведь король, похоже, стал чуть ли не целомудренным?..
— Ослабление его власти вызвано не былыми любовницами, но тем, что он унаследовал свою должность, а не завоевал ее. Он раздирается между иллюзией, будто царит по божественному праву, и сознанием того, что собственные ошибки изобличили его несостоятельность в глазах целого света. К тому же ему не хватает веса. Он утверждает, будто хочет изменить существующий порядок, но при этом пытается сохранить его таким, каким тот был при его предке, Людовике Четырнадцатом. Это вернейший путь к провалу. Он не осведомлен ни о чем. Не читал ни «Общественный договор» Жан-Жака Руссо, ни Энциклопедический словарь. Люди слушают вас, потому что вы (или тот, кого вы изображаете) не скованы их собственными привилегиями. Они ждут света извне.
Однако эти «перевоплощения», если можно так назвать затеянную отцом и сыном мистификацию, устраивались ими не только в Париже, на собраниях ложи тамплиеров, но также и во многих немецких городах, между которыми Себастьян пытался установить связи, чтобы ложи не скатились к разряду заурядных местных корпораций: он хотел, чтобы все братства осведомили друг друга о своих проблемах. Но беспрестанные разъезды начинали его утомлять, и Себастьян был рад, что сын мог успешно его заменить.
Над миром сгущалась гроза, он чувствовал это всеми фибрами, но пока не мог сказать ни какую форму она примет, ни когда разразится. Из лож Парижа, Дижона и Страсбурга, Гамбурга, Нюрнберга, Лейпцига, Мюнстера и других городов Себастьян все чаще слышал вопросы о законности власти и правосудия, об истинных основах религии и, наконец, об идеальных формах, которые должно принять общество.
Александр несколько раз возвращался с масонских собраний в растерянности, которая удивила Себастьяна: