Мизансцена сегодняшнего ближневосточного кризиса была поставлена задолго до того, как Британия получила контроль над Палестиной. Для понимания того, какую пороховую бочку представляет собой сегодня арабо-израильский конфликт, следует попристальнее присмотреться к актерам, которые открывали происходящую ныне драму, – библейским израильтянам Моисея. В последующие века пьеса почти не претерпела изменений, а вот актеры теперь в ней заняты другие.
Контруччи и Саллинз «Ближний Восток сегодня: стратегия борьбы с прошлым»
– Да-а-а-а, вот это подъем, – проворчал Шмария, едва сумев отдышаться. Усилием воли он преодолел последний каменистый выступ на пути к плоской вершине выжженного солнцем утеса. Он проклинал свой деревянный протез – как всегда, в ноге, которая давно уже не была частью его тела, пульсировала и билась фантомная боль.
Упираясь локтями в зернистый известняк, Шмария прополз несколько метров, благодаря Бога за то, что, несмотря на протез, он все-таки достиг цели. Все остальное тело каким-то образом возмещало отсутствие ноги, и он испытывал чувство признательности по этому поводу. Он с благодарностью посмотрел на свои налитые мускулами руки – теперь на их долю выпадало куда больше работы. Да и его уцелевшая нога стала гораздо сильнее, чем прежде.
Опираясь на руки и здоровую ногу, он неуклюже встал на колени, а затем поднялся во весь рост. Внизу под ним, насколько хватало глаз, простиралась во всем своем великолепии пустыня Негев – ее апокалиптические, лишенные растительности, коричневые от зноя холмы перемежались с вкраплениями красных и пурпурных пород. Высоко в ультрамариновом небе медленно кружила одинокая птица – сокол или ястреб, – высматривая добычу. Шмария тряхнул головой, поражаясь окружавшей его красоте, и спросил себя – уже не в первый раз, – может ли человеческий взор устать от вида этого сурового великолепия. Не может – ответил он сам себе. Здесь он чувствовал себя дома.
Для малочисленных и разделенных большими расстояниями обитателей слово Негев являлось синонимом слова «пустыня», и, когда Шмария только приехал в эти края, у него сложилось неверное впечатление о том, что эти два слова взаимозаменяют друг друга. Вскоре он узнал, что первое слово на иврите означает «юг», а поэтому не подразумевает каких-либо конкретных границ.
Шмария стал «жителем юга» в равной степени по случаю и по выбору и во многих отношениях повторил непростой опыт тех первопроходцев, которые в давние времена осваивали эти древние, суровые края. Дожив до тридцати одного года, он уже не был горячим молодым красавцем, томимым неясными желаниями. С годами его синие глаза стали смотреть по-взрослому, а небольшие складки, прорезавшие темную от загара кожу, свидетельствовали о целеустремленности и решимости – о том, что мечтания превратились в конкретную цель. Юноша с огненным взором родом с Украины, потративший свои молодые годы на борьбу с угнетателями, он оставил Россию десять лет назад и, возмужав, решительно и все так же бесстрашно бросал вызов всему миру. Теперь, однако, в его мозгу созрел план того, что он собирался совершить.