А потом настал черед финальной сцены, которую Зиолко заставлял ее переигрывать снова и снова, пока в конце концов его взыскательный вкус не был удовлетворен. Какой простой и естественной, какой удивительно правильной казалась сейчас эта сцена, в которой они с Майлзом Габриелем исполняли бешеный, полный скрытой чувственности чарльстон. Во фраке и белом галстуке, с зачесанными назад блестящими черными волосами и тонкими усиками, которые еще больше подчеркивали его по-животному чувственные губы, Майлз выглядел удивительно привлекательным и красивым, и она… Нет, не может быть, чтобы это была я! – с восторженным удивлением думала Тамара.
Сейчас, когда она действительно поверила, что это дивное создание в роскошном туалете в самом деле она сама, ее начало трясти, сердце готово было выскочить из груди. Конечно, она несколько полновата, да и нос, снятый крупным планом, смотрел не совсем прямо, впрочем, как и глаза. Но все это не имело значения. А вот что действительно имело значение, так это вспыхивающие на экране электрические разряды и тот факт, что ей каким-то образом удалось покорить этот большой серебристый экран, притянуть к себе всеобщее внимание и каким-то чудом удерживать его, не давая ему исчезнуть.
Тамара завороженно смотрела на свое новое блестящее «я», чувствуя, как от восторга начинает кружиться голова.
Она вздрогнула: казалось бы только-только начала привыкать к происходящему на экране чуду, как пленка в проекторе кончилась и на бледно-сером фоне вспыхнули и погасли огромные белые точки.
Переполнявшая ее радость разом исчезла. Она почувствовала грусть и пустоту. Как бы ей хотелось, чтобы это волшебство длилось и длилось без конца.
– Включи свет, Сэмми! – крикнул в темноту Скольник и, наклонясь к Тамаре, спросил доверительным шепотом: – Ну, что скажете?
Зажегся верхний свет, и Тамара быстро моргнула, по-прежнему не сводя глаз с опустевшего экрана.
– Вы что, язык проглотили? – улыбнулся Скольник. – Вам не понравилось то, что вы увидели?
Она медлила, стараясь найти правильный ответ. Но это было бесполезно. После того как проба промелькнула и погасла, Тамара не чувствовала прежней восторженной уверенности. В конце концов, что она во всем этом понимала? Разве она вправе высказывать свои суждения?
– Я… я не знаю, – повернувшись к нему лицом и вцепившись ногтями себе в бедра, неуверенно проговорила Тамара. – А ч-что вы сами думаете?
– Я думаю, проба говорит сама за себя. В вас что-то есть, – осторожно признал он, – и даже ваша игра совсем не так плоха. Судя по тому, как сейчас обстоят дела, я нисколько не сомневаюсь, что вы могли бы с успехом сняться во многих фильмах.