И все же отвертеться от интервью сейчас значило только возбудить злобные сплетни, а этого она хотела меньше всего. Мерили Райс была влиятельна, как никогда. Вот уже год, как помимо ее статей, которые появлялись на страницах газет и журналов по всей стране, она вела на радио свою собственную еженедельную информационную программу. Если верить статистическим обзорам, ее «Новости из Голливуда» слушало столько же людей, что и «Разговор у камина» Ф.Д.Р.[14] С Мерили Райс сейчас следовало считаться. Уклониться от интервью не удастся. Слишком поздно. И ей надо быть настороже, иначе сплетен не избежать.
Если Мерили чувствовала кровь, она, подобно акуле, устремлялась в погоню.
– Дай мне минутку, – сказала Тамара, обращаясь к Эсперанзе. – А потом пригласи ее.
– Дорогая! – Голос звучал пронзительной трелью. В комнату театральной походкой вошла Райс и шумно расцеловала Тамару в щеки. – Как замечательно ты сегодня выглядишь, – промурлыкала она, делая ударение на настоящем времени, затем отошла назад и улыбнулась, обнажив два ряда острых как бритва зубов.
Тамара, словно перед боем, расправила плечи. Она ненавидела интервью. Она ненавидела Мерили. «Будь осторожна, – предостерегающе сказала она себе. – Не кипятись, не то попадешься на удочку. Можешь сюсюкать, даже язвить, но не выходи за рамки обычной игривой болтовни двух женщин».
– Ты и сама выглядишь просто восхитительно! – солгала Тамара, беря гостью под руку и направляясь вместе с ней к солнечной террасе.
В действительности Мерили никак нельзя было назвать восхитительной. Фигурой она напоминала рисунок шестилетнего ребенка: прямая, как доска, без намеков на грудь, ягодицы и вообще какие бы то ни было извилистые линии. Расписанное огромными фиалками шелковое платье, невзирая на изысканный покрой, висело на ней, как на пугале, но, несмотря на это, она была одета как всегда тщательно: косолапые ноги обуты в туфли в тон платью, на голове громоздилась одна из ее знаменитых шляп, которыми она так славилась. Ее удивительно непривлекательное лицо с длинным носом и впалыми щеками скорее подошло бы мужчине. В жалкой попытке немного приукрасить себя она наложила толстый слой фиолетовых теней на веки и выкрасила ногти в ядовито красный цвет. При взгляде на нее казалось, что и голос у нее тоже должен быть низким и мужеподобным, но он был на удивление высоким и женственным, а каждая произнесенная ею гласная напоминала о слое сахарной глазури, что обычно свойственно истинно благовоспитанным леди-южанкам.
Ее светлые глаза были острыми, пронзительными и походили на затвор фотоаппарата с его характерным щелканьем.