— Разрешите войти в командную рубку, Капитан, — раздался сзади чей-то почтительный голос.
Кайли вздрогнула, развернулась в кресле пилота и увидела Грега Лукаса, стоящего в коридоре, за порогом капитанского мостика. Он так мало походил на того человека с затуманенным взором, с которым они разговаривали в баре Демаркера и которого, они с Джоном Робертом раздевали менее двадцати четырех часов назад, что она даже не сразу узнала его.
Его влажные волосы указывали на то, что он недавно принял душ. Черная щетина, прежде покрывавшая его подбородок и щеки, исчезла, хотя кожа выглядела слегка раздраженной вследствие применения депилятора, с помощью которого он удалил свою бороду. Голубая рубашка и синие брюки его квазиуниформы на этот раз были тщательно вычищены и выглажены, а высокие черные ботинки с заправленными в них брюками сверкали так, будто их полировали несколько часов.
Если бы Кайли не видела собственными глазами произошедшего превращения, она никогда не поверила бы, что грязный «бомж» из станционного бара способен так следить за собой.
— Входите, — разрешила Кайли.
— Не думала, что вы уже встали, — добавила она, когда Лукас переступил через порог. — Джон Роберт сказал, что вы можете проспать еще часов десять-двенадцать.
— Я чувствую себя гораздо лучше, — он сглотнул комок в горле и продолжил напряженным голосом. — Простите за беспокойство, которое я вам доставил. Вам требовался пилот, а не инвалид.
— Вам нет нужды извиняться, Лукас, — поспешно проговорила Кайли, опасаясь, как бы его явное смущение не передалось и ей, — Человек не волен выбирать, когда ему болеть, а когда нет. Я просто рада, что вам лучше. Вы уже завтракали?
— Еще нет. Я хотел прежде узнать, когда смогy заступить на вахту.
— Похвальное решение, но вы уверены, что готовы приступить к работе? Джон Роберт…
— Я прекрасно себя чувствую, Капитан, — заверил он ее таким убедительным тоном, что она не смогла подобрать нужных слов, выражающих сомнение.
— Хорошо. Мы с Джоном Робертом дежурим следующим образом: восемь часов он, четыре — я. Потом меняемся, четыре — он, восемь— я. Вы не против такого распорядка?
— Нет.
— Я беру на себя первую и третью смену. Вам останется вторая и четвертая, днем и ночью. Согласны?