Но случилось то, чего Орлов не мог предположить. Всему виной телеграмма. Еще больше — разговор вокруг нее и особенно неуклюжие выходки Широбокова. А сам не придал этому значения, понадеялся на простодушие Пушкарева, на его обезоруживающий «громоотвод», а тот, как назло, не сработал на этот раз. Теперь-то Орлов догадывается, почему «громоотвод» не сработал. Потому, что было задето чуткое сердце.
Орлову придется выслушивать упреки на разборе полетов, выдерживать торжествующий взгляд майора Зварыгина: «Что я тебе говорил!» А сейчас, в эту минуту, надо идти к нему, докладывать, добиваться его решения. Ноги как-то сразу отяжелели, трудно сделать первый шаг. Но Орлов все-таки переборол себя, пошел. Один только он знал, чего стоила ему внешне непринужденная и раскованная походка.
Выслушав доклад, Зварыгин посмотрел на Орлова прицельным взглядом:
— Вот тебе и тихоня! Бражничал?
— Да нет. Плохо спал.
— А врач что?
— Медицину он прошел.
По лицу Зварыгина скользнуло неудовольствие, он посмотрел на Орлова исподлобья:
— Мудришь, Орлов?! Все летают, а Пушкарева держишь. Во имя чего?
Орлов и в самом деле попридерживал Пушкарева, не планировал первым. Его тактику Зварыгин разгадал сразу и был по-своему прав, но что касается просьбы об отстранении летчика, тут Орлов настаивал не зря. Тут он проявлял обычную командирскую требовательность. Был убежден: на его месте так поступил бы каждый.
— Не готов он. Докладываю, как есть, — сдержанно сказал Орлов.
Зварыгин недовольно махнул рукой:
— Так оно и должно случиться… Рано или поздно, а должно, — тягуче проговорил Зварыгин и вызывающе посмотрел на Орлова: — А тебя жизнь научит уму-разуму. Теперь-то, надеюсь, понял, что значит смотреть вперед, не терять перспективу?!
Орлов стоял перед комэском напряженно. Не зная, что ответить, кусал сухие, обветренные губы. Оказывается, Зварыгин не простил ему, напомнил старое…
— Всякое в жизни бывает, — проговорил Орлов, лишь бы не молчать.
— Бывает. Но в эскадрилье не должно быть! А ты, смотрю, чужие грехи готов на себя принять.
Орлов пожал плечами и уже раскованно, с некоторым удивлением сказал:
— Да какой же он нам чужой, Пушкарев…
— Твой? Вот и отвечай за него!
— Товарищ командир, если бы я не чувствовал ответственности за летчика, я бы к вам не обращался.
— За Пушкарева! А за эскадрилью кто отвечать будет? Вот я тебя спрашиваю: кто за эскадрилью ответит? — напористо и резко говорил Зварыгин. — Командир полка не тебя спросит, а меня: почему летчик на земле, почему не выполняет задание? И я не хочу, чтобы из-за кого-то меня склоняли. Не для того живем… И ты должен наконец понять это.