Прошкин облизнул пересохшие губы. Как он сам, дурак, не додумался, что к отцу Феофану (в миру, и в уголовном деле фигурировавшему как гражданин Чагин) Баев ездил совсем не о нем, Прошкине, беседовать, а про своего дедушку справки наводить! А про его – Прошкина – собственные художества, видимо, просто к слову пришлось. Вообще Прошкину было стыдно за собственное скудоумие. Ведь не Корнев, а он сам работал в специальной следственной группе НКВД в Туркестане и занимался розыском и изъятием в государственный бюджет ювелирных изделий, золота и иных ценностей, принадлежавших местной знати – баям и мусульманским священникам. И там он множество раз и от задержанных, и от местных жителей, и даже от самих бойцов Восточного фронта, слышал легенду о десяти тонах золотых слитков и украшений последнего царствовавшего Эмира Бухары – Сеид Алим-хана, которые тот успел спрятать в канун решающего наступления красной конницы. В таком удручающем контексте возможность побеседовать с отцом Феофаном казалась Прошкину вполне достойным средством реабилитироваться за допущенные промахи хотя бы в собственных глазах.
Отец Феофан сидел на стуле в комнате правления колхоза, в новеньких очках и с интересом читал газету «Комсомольская правда». На шее Феофана красовалась тонкая золотая цепочка и не слишком массивный, зато явно старинной работы крест. О происхождении этого аксессуара даже спрашивать смысла не было – понятно, Баев презентовал – тоже, наверное, из сыновней почтительности! Прошкин с трудом подавил в себе желание оттузить не в меру общительного священнослужителя, или хотя бы пару раз дернуть за седенькую бороденку! Он приехал сюда с познавательной миссией и эмоции проявлять не время.
– Доброго времечка! – обрадовался Феофан, заметив Прошкина, а услышав что ему велел кланяться Александр Августови фон Штерн недоуменно отложил газету.
– Прав был мальчик. Должно быть, совсем под старость спятил его почтенный родственник! Еще и вина мне прислал? Нет уж – увольте. Сокращать отмеренные мне Господом дни я просто не вправе. А ну как оно отравлено? Чего можно еще ждать от помешанного?
Прошкин вынужден был лебезить, хвалить остроту ума и редкостную память, которую сохранил в свои почтенные годы Феофан – что дано далеко не каждому. Да хоть бы и тому же фон Штерну. И даже признаться, что вино, мол, от них – от Управления за бесценную помощь отца Феофана в их затруднениях. И слезно просил мудрого и образованного Феофана помочь ему – как частному лицу, совершенно в интересах такого учтивого и разумного юноши как Баев, тем более что последний постоянно подвергается не справедливым гонениям, разобраться в некоторых хитросплетениях династических отношений в странной семье, патриархом которой был фон Штерн. Тем более батюшка юноши, и соответственно сыночек фон Штерна, скончался не так давно, и похоронен под таким вот своеобразным надгробием…