— Вы прогостите у нас рождество? Не правда ли? — спросила Нина.
Всякий раз, когда раздавался ее порывистый голос, у Прохора замирало сердце, и все существо его вдруг пронизывалось каким-то сладким смущением.
— Не правда ли?
— Нет, Нина Яковлевна…
— Опять — Яковлевна?.. Это еще что? — кокетливо постучала она в стол чайной ложкой. — Не смейте!.. Просто — Нина, Ниночка…
— Хорошо. Я все забываю. Я одичал… Извините. Мы с Ибрагимом должны спешить домой. Матушка беспокоится, отец…
— Глупости! Мы вас не пустим!.. — вскричала Ниночка.
И родители:
— Гости, молодой человек. Успеешь еще домой-то в берлогу-то.
— Нет, — настойчиво сказал Прохор. Все взглянули на него: голос властен, вопрос решен до точки.
— Вот и видать, что он покорный сын, — начала после паузы Домна Ивановна, оправляя бисерную на голове сетку. — Родительское-то сердце, поди, иссохло все, дожидаючись. Особливо Марья-то Кирилловна, поди, тоскует… Езжай, голубчик.
Прохор затянулся папиросой и нервно отбросил с высокого лба черный чуб. Он возмужал, окреп, казался двадцатилетним. Только иногда голос выдавал: вдруг с низких, зрелых нот — на петуха. Прохор тогда неловко прикрикивал и ерзал в кресле.
— Знаю я отца-то твоего, Петра-то Данилыча. Как же, — не находя нити разговора, в третий раз об этом же заговорил Яков Назарыч и крепко рыгнул после шестого стакана.
— Папочка!
— Ну, что такое — папочка! Брюхо рычет, пива хочет. Мамзель какая!.. С высшим образованием…
— Пока не с высшим… А буду с высшим…
— Дай бог, — сказала Домна Ивановна, ласково погладив дочку по спине.
— Да, оно, конечно, ничего… Что ж… Хотя при наших достатках — плевать в тетрадь и слов не знать, как говорится… Женихов и теперь хоть палкой отшибай. Эвот давеча приходит ко мне Павел Панкратыч, да и говорит:
«Малина у тебя дочка-то… И пошто ты ее учишь? Замуж надо сготовлять…»
— Папочка!
— А у самого сын жених… Да найду-утся… — Яков Назарыч любовно посмотрел на Прохора. — Найдутся женишки подходящие. Ничего. А ведь я, молодчик Прошенька, и дедушку-то твоего знавал — Данилу-то. Ох, и Еруслан был, — в сажень ростом!
Бойкий! Такой ли ухарь, страсть! Вижу, парень, и ты в него. По повадкам-то да по обличью. В него. — Яков Назарыч заулыбался самому себе, что-то припоминая. — Дак в капиталах, говоришь, батя-то твой? Ишь ты! Это Данило его пред смертью наградил. Только… Э-эх!.. — он прищурил левый глаз, улыбнулся по-хитрому и поскреб затылок. — Так мекаю, что не в коня корм. Не впрок будет…
— Ну отец! Тебе какое дело? — с досадой оборвала его Домна Ивановна.
— Не впрок, не впрок, — потряхивая головой, твердил Яков Назарыч. — Не в обиду будь тебе сказано, молодчик Прошенька, не деловой он человек. Слабыня. Бабник. Вот, торопись вырастать да бери все под себя. Дело будет… Дело.