Умотавшись от страхов и голода до отупляющего безразличия, пристроился к какому-то купеческому обозу и ехал следом за ним по дороге, никого не таясь.
Купца задобрил узелком золота, предназначенного убившему себя деду. Торговец не гнал Егора и всё уговаривал его погостить в городе Сахалян.
Егор, наученный горьким опытом, схитрил. Отказываться не стал, чтобы заранее купец не удумал ничего дурного, а когда настала пора, то круто свернул в степь и ускакал молчком. На свой хутор приехал ночью.
Лошадь завёл в стойло, задал ей корм и расседлал, а потом уже взошёл на крыльцо. Сердце радостно заколотилось, он громко шарахнул в двери кулаком.
За нею отозвалась мать.
— Ма-а… Отвори, это я, Егор!
Она вскрикнула и громыхнула засовом, кинулась сыну на грудь. Пришёптывала сбивчивые слова, тянула за рукав в избу, утирала слёзы.
— Плохова не замысли. Всё же отец он тебе, вот и помиритесь, вот и ладно будет.
С печки прыгнула Олька, взметнулся с полатей Пронька, и кашлянул, выходя из горницы, Михей. Мать запалила сразу две лампы, засуетилась, не зная, за что хвататься. Отец молча свёртывал цигарку, взглядывал на блудного сына, покряхтывал. Зычно обронил:
— Коня не ухайдакал?
— Ухайдакал, батя. Взамен другого привёл.
— Гм-м… Хороший был конь, поглядим, на чё сменял. Ну, рассказывай, где был, за какими песнями носило по белу свету… Коня жалко, верным делом, дурнину привёл супротив того.
— Да не убивайся ты за коня! Я тебе хоть табун могу купить… Заживём теперя, — Егора разрывало желание открыться, но он сдерживал себя, с улыбкой глядя на отца.
— На какие шиши купишь?
— На свои, — он все же развязал сидор и кинул на стол кожаный тулун. Отец нехотя лапнул его и удивленно вскинул брови:
— Дроби для смеху накупил?
— Золото, батя, золото… Сам намыл.
— Откель? Брешешь, видать, — вскинулся Михей и торопливо завозился со шнурком на горловине.
— Из Расеи, откель ещё ж. Был на промысле аж в самой Якутии, на край света занесло.
— Из Расеи?! — Михей поднял глаза и непонимающе уставился на сына. — Как же ты не побоялся туда итить?
— А чё мне бояться, я с красными не воевал. Меня пускать в расход не за что, — сам подхватил тулун и скоро развязал тугой ремешок. Сыпанул в чистую чашку гору тяжёлого песка.
Все ошеломлённо глядели на тускло мерцающее в свете лампы богатство. Мать испуганно всхлипнула.
— Вот это да-а-а, — встревожено шепнул Пронька, — вот это брательник наворотил!
Мать опять всхлипнула:
— Ить убить тебя могли за нево, будь оно неладно такое богатство. Высох-то как, шкилет и шкилет… Егор, побожись перед крестом, что на этом золоте и твоих руках нет ничьей крови? Не впал ли ты в соблазн… побожись, успокой душу…