Всё затаилось вокруг: ни голосов птиц, ни шума ручьёв. Он шагнул в зыбучую белую пернову и тяжело двинулся вниз по распадку, разгребая коленями тропу. В иных местах снег обволакивал до пояса, и вскоре путник взмок от ходьбы.
Измотался за несколько дней пути до угарного безразличия, но ориентир держал верный. Не дозволял себе расслабляться и плутать соблазнительными тропами сохатых и диких оленей. Шёл напрямик к далёкому трезубцу. К берегу знакомой речки выбрался уже на пределе сил. Она ещё не замёрзла.
Не разуваясь Егор перебрёл через ледяную струю и вскарабкался на обрыв. Спешно достал из сидора новые торбаза, сшитые Лушкой, и переобулся. Расквашенные и порванные в дороге олочи повесил на сук дерева.
Вдруг да кому пригодятся. По его расчётам, изба была недалеко. Ноги на ходу вскоре согрелись, и в сумерках он увидал крышу раскольничьего убежища.
Ни дымка, ни людских следов, пустынная и мёртвая белизна вокруг. Егор брёл через поляну, тяжело опираясь на палку и уже не чуя одеревеневших ног. Слипались глаза от непомерной усталости, хотелось только одного спать.
Дверь избы Быков открыл с трудом, столкнув ногой с порога сугроб, и протиснулся в сени. Прошёл в избу. Достал завернутые в бересту серники, чиркнул.
Глянули с икон и складней черноликие старцы. Скиталец выдернул из подвешенного пучка лучину и зажёг, воткнул её в паз меж брёвен. Огляделся пристальней.
Сизый иней драгоценными каменьями сверкал в бликах огня на потолке, да скрёбся в двери и поскуливал голодный Мамай. Егор взял пучок лучин и пошёл в баню, решив там согреться, выспаться до утра. С трудом отворил пристывшую дверь и хлебнул заквашенный вонью дух.
Запалил лучину, шагнул в парную и вздрогнул. На верхней полке сидела костлявая и худющая ведьма в отрепьях одежды. Она всхлипывала, что-то бормотала, пронзая безумными угольями глаз пришельца.
У входа стояла наполовину пустая бочка с брусникой, по стенам висели низки сушёных грибов и трав. На подоконнике стояла оплывшая сальная свеча. Егор поджег её толстый фитиль лучиной. К огню сверглась дрожащая от холода старуха и сунула в трепетное пламя скрюченные пальцы.
— Изги-и-инь, антихрист, чуть внятно прошепелявили её вваленные губы, а рука метнулась в кержацком крестном знамении, диавол, изгинь!
— Тихо, бабка, я сам еле живой, — ответил Егор зачужавшим голосом, — пойду за дровами.
— Многия муки грешная душа перетерпеша, — вдруг зашлась она в бесслёзном рыдании, — Елисей к мирским подался иль мощам святым в дальнии скиты молиться. Кинул меня, яко блудну овцу. Послала владычица миром простица в образе человека — она клещом вцепилась в рукав Егора и зачастила пуще прежнего, проклиная старика, бросившего её одну в страшной тайге.