По лицу Игнатия пшеном рассыпаны редкие оспины, нос горбатый и тяжёлый, верхней части уха наполовину нет, то ли отморозил, то ли оторвано в драках, зубы спереди продёрганы через один. Бородач выпил, навалился грудью на стол.
— Ты откель приблудился, русская твоя харя-а? Ндравишься ты мне. Хошь со мной гулять, надоели одни девки. Так откель ты?
— Скот хозяйский пригнали на продажу.
— А-а-а. Вставай! Пойдем со мной, паря.
— Куда?
— На кудыкину гору, лыко драть да тебя стегать. Вставай, говорю, — он схватил Егора за руку и поволок через зал в свой угол, — бабы! Глянь-кось! Вот ишо одного жеребца споймал, а то я с вами на тяжести лет один не управлюсь. Ране управлялся… Принимайте молодца!
«Ну и занесло ж меня, — обречённо подумал пленник, теряясь, из чьих протянутых рук наперво пить и есть. — От попал, так попал! Чёрт поднёс ко мне того рикшу… споят, деньги заберут — и, тогда конец, домой не являйся».
Игнатий разрёб девок, облапил его за плечи.
— Как накрещён, аспадин россиянин?
— Егором…
— Отец-мать есть?
— Вёрст двести отсюда, на хуторе живём.
— Какая немилость к маньчжурам загнала?
— Отец — белоказак.
— Ясно дело… Гляжу на тебя, кость ядрёная, узнаю себя в молодости, ясно дело. Давай выпьем?
— Я не могу. До постоялого двора не попаду.
— Хы-ы… На кой чёрт он те сдался, постоялый двор? Тута сночуем, вона сколько у нас добра пышшыт за столом. Не пропадём от холоду. Пей!
Егор нехотя выпил. С непривычки захмелел. Девки тёрлись с обоих боков кошками и мурлыкали, масля глаза. Игнатий тянулся шеей и бубнил, рассказывал о своих похождениях в каких-то далёких местах.
На эстраде ревел дурниной оркестр, качал пьяную хмарь, табачный дым и полумрак. Соседка завоевала другое ухо: «Милый мальчик, любезный рыцарь, вы говорите по-французски?»
— Больно мне надо… я русский! По-русски хоть что набрешу.
Игнатий басил:
— Бьём шурф, а его вода топит! Еле успеваем черпать, ить золото дурное топит! У-х-х-х! Нечистая сила, ясно дело… Смрадно тут, айда в новые апартаменты. Держись паря. Работы хватит.
Поднялись крикливым табуном по скрипучей лестнице в двухкомнатный номер. Прямо на полу разложен богатый персидский ковёр с наставленными бутылками и горами свежих закусок. Игнатий запер двери на ключ и щеколду. Егор прикинул, что настала пора смываться от доброхотливой компании, стал отпирать дверь.
— Игнатий! Одежда у меня там, у генерала на дверях, кабы не спёрли случаем. Дай схожу. Народ тут разный шалается, а кожух совсем новый…
— Пойдём. Одного не пущу, смоешься. А энтот дедок такой же генерал, как я микадо японский. Купил на барахолке справу у какой-то вдовы. Он из уголовных каторжан, наводку даёт налётчикам… Бабы! Не сбегать и не упиваться до смерти. Пошли.