Якуты-проводники Соловьёва, братья Аксёновы и Пурдецкий, предостерегли Парфёнова — ниже по течению реки есть два опасных места: Шамайские пороги и Чёртово улово, подробности о которых они велели узнать у эвенкийского князька Шамая, живущего перед началом порогов.
Эти препятствия считались у местного населения дурными и непреодолимыми.
Скоро путников принял настоящий князь, жизнь которого практически никак не изменилась после революции, потому что его родовое стойбище затерялось в дикой глухомани. Да и ничем не напоминал он эксплуататора, а скорее был похож на старого, простого тунгуса-охотника.
А в своей первобытной общине исполнял обязанности вождя. Встретил Шамай геологов радушно. В хотоне из брёвен, стоящих шалашом и обмазанных глиной, горел камелёк. Дрова, наставленные вертикально под самый дымоход, медленно подгорали и оседали вниз. Князь достал плиточный китайский чай, настрогал узким ножом заварки.
После чаепития сам заколол оленя и поднёс почему-то Парфёнову, в знак особого уважения, горячую кровь в деревянной чашке. Игнатий её привычно выпил, больше никто не рискнул последовать его примеру, только Егор пригубил лакомство и съел кусок сырой печени.
Целый день гости отъедались мясом. У старика было два сына и дочь, старший уже работал проводником у Зайцева, но, несмотря на это, слыл лучшим охотником в округе. Дочь и старик, сносно говорившие по-русски, умоляли гостей не плыть дальше, считая это безумием. К вечеру Шамай повёл их к порогам.
Егор, глядя на беснующуюся реку, подумал, что кто-то словно умышленно разбросал на её середине в шахматном порядке огромные острые глыбы. Вода с рёвом кипела меж «опечков», как назвал их Игнатий, показывая дорогу среди камней.
По его словам выходило, что надо плыть по белым бурунам пены, именно они обозначают струю. Но всё равно не верилось, что можно пройти на лодках через эту жуткую мешанину камней и бешеных валов кипящей воды.
Глухонемой сын Шамая что-то знаками объяснил ему: оказалось, что он вызвался быть лоцманом на первой лодке. С ним поплыли Игнатий и Егор, следом отчалили остальные. Игнатий выруливал в струю, а Егор отпихивался шестом от летящих навстречу опечков, лодку заливало водой, швыряло и ставило на дыбы.
Вдруг сзади хлестанул крик: «То-о-онем!» — вторая лодка накренилась — в борту открылась рваная пробоина.
— Заткните её мешком с мукой! — заорал Игнатий.
Кругом громоздились вылизанные стены, пристать к берегу было невозможно. Наконец лодки вынеслись к широкой косе. Ремонтом повреждённого карбаса сплавщики занимались дотемна. Глухонемой за ночь сбегал к себе в хотон за одеждой и ружьём, поскольку решил сопровождать партию и дальше.