В это время открылась грозная панорама Станового хребта. Заснеженные гольцы ослепительно горели на солнце, пряча тени в морщинах ущелий.
Над прораном реки всё летели и летели табуны кочевой птицы, перекликались бессчётные станицы гусей и казары, серебряными бабьими платками шли косяки лебедей.
Не страшась людей, кормились на плёсе тяжёлые кряквы, с шелестом проносились над водой белоспинные и белокрылые гоголи, ныряли у переката крохали, чернети, грелись на камнях утки-касатки и широконоски, каменушки, орала взбалмошная квохта, и свистело на все голоса племя юрких чирков.
Игнатий блаженно внимал разливу жизни, наполняющей холодные горы и леса, следил, как бултыхались утки в реке, и вдруг сам взревел, захваченный общим счастьем весны.
Э-эх! Забубе-е-ен-ная га-аловушка-а-а,
До чево-о ж ты меня-я давяла-а-а…
В отчем кра-е не слыха-а-ать мне соловушка-а-а,
В сме-е-ертные края-я завела-а.
До мама-а-аньки отсе-е-ль не доска-а-ачешься-я.
Катаржа-а-анская доля гнетё-ё-ёт.
Слезуньки-и горькие катю-ются-я-а,
А могилку-у бура-ан замет-ё-ёт.
— добавил он тихо со вздохом и полустоном, — вот и судьба приискателя… Чисто про меня сложена. На этой реке много разного люда потонуло.
Это тут она смирная и приветливая, а как вберёт поболе ключей и речушек, как зажмёт иё Становик в каменные объятия, бешеной ведьмой взовьётся до небес, заревёт и застонет духами тунгусскими, запляшут по скалам шаманы ихние невиданные, стращая и направляя путь людской в смертные коловерти, страх!
Сколь раз зарекался боле не сплавляться тут, а вот, опять прусь. Тьфу! Ты особо слов моих не бойсь, кому суждено гореть, тот не потонет. А вот, Бога помянешь вскорости, как только плот зачнёт скакать с трёхаршинных порогов.
Вначале ужас одолеет до немоты, охолонешь прям, а потом придёт радость неописуемая… Видно, эта рисковая сладость и неволит меня, тянет опять на смертные испытания. Пройдё-ё-ом… Не впервой.
— Да я не боюсь, плаваю хорошо, выберусь.
— Ежель перекинет — сигай в сторону, угодишь под плот — хана! Заломает и меж валунов разотрёт. К поплаву привязывайся, он меня не раз выручал. Бог даст, пройдём. Но, после этова, ты станешь совсем другим человеком, ясно дело.
Всё ребячество омоет с тебя река испытаний, останешься с этова дня взрослым казаком… От дыхания смертушки окрепнешь духом, вера в себя воспрянет страшенная, хоть горы вороти — вера! Во, как… Опосля Тимптону, никакой чёрт не страшен будет, ясно дело, не страшен…
Если, конешно, не сломаешься и от этова бессилья не утопнешь. Дерись за живот свой, только борьба — истинно верная наука. Помню, впервой сплавлялись мы человек двадцать на большом карбасе по Олёкме-реке.