Вот так-то, брат… Чую свою вину в этом… А компания всё же отбила россыпь, потом захватила весь район, а мы побрели дальше в тайгу: горе мыкать, шурфики бить, спасаться от предпринимателей и арендаторов дармового труда — истинных хищников и воров.
С той поры боюсь я указывать людям добытные места. Завсегда смерть рядышком с золотом бродит, в могилку за руку сводит… Эх-ха-ха-а… Вот нашли мы хорошую россыпь, — Игнатий прилёг в балагане и прикрыл ладонью глаза, — другой бы на моём месте дом купил, хозяйство завёл, а у меня этого в мыслях сроду не было…
Отпляшу зимой «камаринскую», погульбаню с девками, порадуюсь их щедростью, а потом опять сунусь через Фомин перекат. Оставь силой на год в Харбине — от скуки загнусь. Так думаю, что русский человек не может обходиться без лихости.
Всё ему надо испытать, везде лезет без спросу: в драку ли, в места неведомые, войну ли воевать — нету страху, и всё тут! Шибко неугомонный, любопытный и широкий душой народище. Без простору не могёт жить.
А в этом-то сила ево и слава. Поболе бы ему сплочённости против гавканья и кусанья мелкого хунхузья, помене пьянки и мору от неё, ясно дело, куда бы лучше жили. А так, всю дорогу с похмела, дети от спирту убогие родятся, это я на приисках давно примечал.
Так ить можно, со своей широтой души, вовсе на нет пропасть. Кто же будет работать и жить на этой земле? Негоже-е…
— Я уж думал совсем не пить, — откликнулся Егор, — ничего нету в этом хорошего. Голова болит, вялый, дохлый. Нет, я пить не стану. Без этого жить сладко…
Столбы лабаза были густо посечены медвежьими когтями, слезами накипела липкая смола. Не раз фыркали от досады пришлые звери, пытаясь достать припасы, вытоптали и взрыли под деревьями мох до земли. Наведался мишка и в землянку, легко выломав дверь из жердей.
— Вот хунхузьё! — выругался Игнатий. — Ить нарвётся на пулю, разбойная душа. Ты поглянь, от дури зубами нары погрыз. Ну, погоди, ясно дело!
Сшили новые сидоры из вьюков, нагрузились харчем и подались назад. На третий день копали землянку невдалеке от последних шурфов. Сделали её чуть просторней, дымоход от камелька завершили обрезком пустотелой двухаршинной лиственницы.
Тяга сразу стала отменной, дыму вовсе не было внутри жилья. Потом взялись ладить проходнушку. Ручей выше шурфа перекрыли плотинкой из брёвен и камней.
Из получившегося озерка по жёлобу неслась быстрая струя и падала, с разбегу, в проходнушку на плетёнки из ерника. Под ними уложили куски ворсистого полотна.
Связанная из тёсаных плах американка стояла под крутым наклоном. Для пробы вынули из стенки шурфа три сидора золотоносного песка, высыпали под струю воды. Она быстро скатила по коврикам из лозы мелкие камешки и лёгкий песок, тяжёлое золото просаживалось вниз и копилось у поперечных планок на полотне.