– Я хочу и готов бороться, – решительно вскинулся неувязный Ваня, пребывавший до этого в оцепенении. – И мне наплевать, что станет с этой страной…
– Государством, – мягко поправил профессор.
– Да, государством. Но… Да о чем мы здесь треплем. Это же… Это ясно должно быть каждому. Кто хочет… Тот…
– Короче, мальчики направо, девочки налево, – с ехидной, даже глумливой, улыбкой сказал Алекс. – Здесь много моих родных маевцев. Я за студентов МАИ ручаюсь. Остальные, я думаю по желанию…
– Давайте так, – сказал профессор. – Ваню я сейчас возьму с собой на свое ранчо (так профессор называл свой загородный дом за пределами Московской области). Алекс и Вадим?
– Да, сказал Вадим. И я.
– Итак, Алекс и Вадим собирают тех, кто согласен продолжать наше… общение. Я думаю, что к этому готовы не все. Но точно не могу определить, сколько нас соберется. Давайте так, если будет больше девяти, считая Алекса и Вадима, то структурируемся. Разобьемся на тройки, что ли…
Короче, семь, максимум девять человек…Собираемся и обсуждаем организационно-технические аспекты, продолжения наших… теоретических семинаров. Что, где, когда, в каком формате и тому подобные вопросы.
– Где собираемся? – спросил Алекс.
– Это мы решим с тобой в рабочем порядке.
После аномально мерзкой, даже по российским меркам, зимы, весна выдалась чудная. Так и хотелось процитировать Высоцкого: «И наградой за ночи отчаянья станет вечный полярный день». Воздух теплел с каждым днем. Не было даже намека на паузы или, тем более, возвращение холодов. Горы снега (а прошедшая зима была исключительно многоснежной) стремительно таяли.
Профессор смотрел на остатки снега с неким подобием злорадства. Наверное, так же смотрит полководец на добиваемую окруженную группировку некогда сильного и опасного врага. «Тебе конец, конец!» – пела душа при взгляде на последний островок грязноватого, рыхлого и даже совсем не холодного снега, видного с террасы его загородного дома.
Стоял тихий теплый вечер. Необычайно легкий воздух весь был наполнен искрящимся рыжим закатным светом. Казалось, что в пространстве висит тонкая золотая пыльца, покрывая все предметы. Золотой отсвет был даже на темном и тусклом – ветках старых яблонь, ржавой железной бочке, сваленных возле забора обрезках старого бруса. Хотя это было, разумеется, не так. Никакой пыльцы не было и в помине. Свежая влажная земля еще не могла дать ни пылинки.
Как это у иудо-христиан: «В человецех благоговение». Впрочем, цитата из чужой, написанной далеко от Руси, книги никогда не передаст эмоций человека севера. «Каждому – свое», – гораздо более подходит для нас. Это мы терпели холода и это, кажется, навечно посеревшее небо. И только мы можем так радоваться ясному небу и легкому теплу.