Шлоссер долго смотрел на радиста, не понимая, зачем он явился, затем отдал чемодан.
— Запри дверь. Прослушай и расшифруй, вот оригинал. — Он протянул радисту листок.
— Барон, Берлин на проводе.
Несколько минут трубка молчала, затем раздался сонный голос Канариса. Барон улыбнулся и ровным голосом сказал:
— Здравствуйте, господин адмирал. Прошу извинить меня за поздний звонок. Племянник дал первый концерт. Можете не сомневаться. Спокойной ночи, господин адмирал. Спасибо. — Шлоссер положил трубку.
— Я бы не доверяла русскому, барон, — сказала Лота. — Мне не нравится его взгляд. Не мог он как-нибудь предупредить Москву, что арестован?
Шлоссер почти нежно посмотрел на девушку.
— Молодец, Лота. Вы делаете успехи. — Он повернулся к радисту, который, надев наушники, что-то писал. — Ну, что?
— Пожалуйста. — Радист протянул свои записи.
Шлоссер сравнил их с текстом шифровки и вздохнул:
— Ах, капитан, капитан. Вырезай из пленки слово «ваш» и отправляй в эфир.
— Что такое, барон? — поинтересовалась Лота.
— Капитан думал, что работает в эфир, а мы вмонтировали в передатчик магнитофон, шифровка в эфир не пошла, а записана на пленку. Сейчас мы ее прослушали, выяснили, что русский добавил одно слово. Ефрейтор ножницами условный сигнал уберет, пленку склеит и тогда, Шлоссер улыбнулся, — только тогда, дорогая Лота, шифровка пойдет в Москву.
Девушка посмотрела на барона и тотчас отвернулась. Он сидел, развалившись в кресле. Лота чуть ли не физически ощущала его усталость. Лоте стало стыдно, что в эти последние, тяжелые для него дни она мешала барону. Не понимая, осуждала его. Она чувствовала, что Шлоссер сейчас думает о ней. Лота взяла с полки какую-то книгу, не понимая текста, перевернула несколько страниц. Она испугалась своей беспомощности. Если он скажет: «Идем», — она пойдет.
Шлоссер легко поднялся, выхватил у Лоты книгу, поставил ее на место. Взяв девушку под руку, вывел из библиотеки.
У комнаты Лоты Шлоссер остановился, повернул ее к себе, заглянул в лицо и неожиданно подмигнул:
— Спокойной ночи, Лота.
— Спокойной ночи, Георг. — Она обняла его и поцеловала.
Скорин шел по Таллинну. Все было так же, как и трое суток назад. Разведчик не изменился, только чуть побледнел. Да еще новая, отлично подогнанная форма из генеральского сукна. Скорин не оглядывался, не проверял, есть ли за ним наблюдение, он знал — наблюдение и охрана ведутся неотступно. Об этом надо забыть, чувствовать себя, словно этого нет. Но сколько он ни внушал себе эту мысль, невидимое присутствие абвера давило. Правда, он теперь гарантирован от каких-либо нежелательных случайностей: капитан вермахта располагал охраной, какой пользовались лишь высшие чины германской армии.