Неудачи начались сразу же. Когда они позвонили, дверь им открыла пожилая сутулая женщина в очках с толстыми стеклами. Недоуменно всматриваясь в лица незваных гостей, она вежливо сказала:
– А вы знаете, Костика нет. Как с утра ушел, так еще и не появлялся. Он сейчас в одном рекламном бюро работает – снимает для них. Говорит, очень перспективная работа. Но теперь он меньше бывает дома. Раньше, когда он был свободным художником, его почти всегда можно было застать. И мне было спокойнее… А вас я, извините, не припоминаю. Вы разве у нас раньше бывали?
Растерявшийся Эдуард Петрович по своему обыкновению заморгал глазами и отступил назад.
– Простите, мы тогда зайдем попозже, – пробормотал он. – Возможно, поближе к вечеру…
– А как ему сказать – кто был? – полюбопытствовала женщина.
Гуров не дал Гаврилову ответить. Оттеснив его в сторону, он доброжелательно улыбнулся и спросил:
– А вы, наверное, мама Константина? Простите, а как вас звать-величать?
– Елизавета Константиновна, – сказала женщина, робко улыбаясь в ответ. – Костика я в честь его деда назвала. Он был инженером на железной дороге. В те времена это была фигура! Знаете, что-то вроде космонавта сейчас.
– Космонавты уже не имеют того ореола, – заметил Гуров. – Да и вообще фигур сейчас уже не осталось, Елизавета Константиновна. Измельчали люди! Однако у нас к вам огромнейшая просьба – может быть, вы позволите нам набросать вашему Костику записку? Потому что вряд ли мы сумеем сегодня повторить наш подвиг. На улице льет! Я уже чувствую, что подхватил насморк.
Женщина засуетилась, шире распахнула дверь и настойчиво закивала головой.
– Простите меня старую! – сказала она смущенно. – Ничего не соображаю! Давно надо было вас в дом пригласить. Разучились мы жить нормально. Разве раньше такое гостеприимство было? Я помню, у моего отца меньше двадцати человек за обеденный стол не садилось… А вы, конечно, зайдите – погреетесь хоть чуть-чуть. Я сейчас вас чаем угощу – горячим! Надо было вам сразу меня надоумить…
– Да, может, не надо? – промямлил Гаврилов, неодобрительно взглядывая на Гурова.
– С удовольствием выпью чайку! – не обращая на него внимания, прогудел с энтузиазмом Гуров.
Он уже стоял в прихожей и расстегивал плащ, насмешливо поглядывая на смущенного Гаврилова. Эдуарду Петровичу ничего не оставалось, как последовать его примеру. Тем временем Елизавета Константиновна, оставив их вдвоем, почти бегом удалилась на кухню и тут же вернулась, радостно сообщив, что уже поставила чайник.
– Раньше-то, при самоварах, совсем другой чай был! – сказала она. – И пили его по-другому. Так и называлось – чаепитие! А сейчас что? Правильно вот молодой человек сказал – измельчало все… Между прочим, вы мне свои имена так и не сказали!