Чтобы как-то разрядить обстановку, я заговорила о нашем прошедшем отпуске. Пусть наши богатые друзья знают, где мы отдыхаем. Женщина с детьми никогда не знает покоя, начала я. Представляете, приезжаем мы на Лазурный берег, и в первый же день Лара с Йостом подхватывают ветрянку! Я сидела в тесной квартирке, которую мы сняли, у детей — температура, а Райнхард развлекался серфингом, нагуливал загар и даже в аптеку за жаропонижающим сбегать не удосужился, по-французски, видите ли, ему говорить лень. Я уже приготовилась рассказать, как однажды один француз атлетического сложения, увидев меня в окне, принял за Брижит Бардо в молодости, но тут вдруг голос подала Сильвия: «Анна, дорогая, не устаю на тебя удивляться, как ты вечно скачешь вокруг твоих детей!»
В этот момент мне захотелось ее убить, но я сдержалась и даже ничего не ответила.
Тут Люси, училка несчастная, вмешалась: «Да уж, зато у Сильвии с воспитанием детей все в порядке, ни минутки о своем потомстве не позаботится», — съязвила она.
Удо поддакнул: его жена днями и ночами торчит в конюшне, а жаркого от нее вообще не дождешься никакого, даже пережаренного и жесткого, как подошва.
Сильвия взорвалась и в отместку мужу поведала всем о его коллекции порножурналов. Мне осталось только одно: напоить всех до потери пульса.
Когда же наконец обиженные гости убрались восвояси, я решила себя вознаградить и стала ласкаться к мужу. Но он слишком устал, так что мне пришлось снова погрузиться с головой в свои натюрморты эпохи барокко.
С тех пор как я сама начала рисовать, мне особенно нравятся картинки-обманки, на которых все предметы изображены объемно и так точно, так близко, так подробно и так ощутимо, что кажется, их не нарисовали, а наклеили на плоскую поверхность и их можно взять в руки. Вот доска на стене, к доске прибиты медными гвоздиками рыжеватые ремешки, а за них, как в кармашки, воткнули всякую всячину. Так бы и схватила круглые карманные часы или разлохмаченное гусиное перо! Печать из черного дерева, роговый гребень, пятнистый, как шкура тигра, перочинный ножик, письма со сломанными красными и черными печатями, растрепанные брошюры — их достают каждый день и каждый день кладут обратно. Среди всех этих канцелярских штуковин бросается в глаза ключ — интересно, зачем его оставляют на таком видном месте, почему им так часто пользуются, что за дверь он отмыкает?
Ни Люси, ни Сильвия мою живопись на стекле не оценили. Единственный, кого она хоть как-то заинтересовала, был Удо. Если забыть о том, что он бабник, то с ним вполне можно было бы ладить. Умен, с чувством юмора даже, к тому же большая шишка, зарплата — целое состояние. У Сильвии было все, о чем я только мечтала: домработница, респектабельный автомобиль (не то что моя развалюха со свалки), шмотки шикарные, огромная, великосветская вилла, а кошелек от наличных трещит по швам. Сильвия порой являет чудеса щедрости и передает одежду своих дочек по наследству моей Ларе. Мне самой перепало вечернее платье, в котором я красовалась на балу в теннисном клубе. Обратно Сильвия его забирать не стала. Мне ее одеяние было широковато в бедрах. Но вообще-то, я оттого еще дружила с Сильвией, что она обещала заказать Райнхарду, когда придет время, построить новые конюшни и новое здание для ее конного клуба.