Харчевня в Эммаусе, должно быть. На кухонном дубовом столе, рядом с овечьей головой разложены стручки гороха, белая редиска, капуста, морковь, лук, свежий хлеб, только что из печки, и селедка. Вот корзинка с фруктами: вишни, яблоки, груши. Над столом подвешен надраенный до блеска медный котелок. На переднем плане — край стола, и там протекает своя маленькая, крошечная жизнь, своя возня: мухи и бабочки, розочка и мальва, вишенка и ягода черной смородины.
Четыре стихии царствуют на полотне: огонь, потрескивающий в камине, воздух (его символ — крылатая бабочка), вода (там недавно еще плавала рыба) и земля, которая напитала соком плоды и цветы. Библейская же сцена разыгрывается в глубине, далеко, ибо не она главное на картине. Видимо, мастеру больше были интересны яркие краски и контрасты кухонной снеди, колоритной, сытной, обильной. Мораль? Да при чем тут мораль? Не в ней дело! Свет из окон падает на глиняный кувшин с водой, на начищенный котелок, отражается в рыбьих чешуйках. Кажется, можно провести пальцем по складкам тканого полотенца, потрогать плетение корзины, взять в руки цветок. Кажется, ладонь сейчас ощутит мохнатый мягкий овечий нос или ребристые листья капусты с прожилками. Но что ждет эту роскошь после того, как художник перенес ее на полотно? Известно что! Век ее недолог, скоро от нее не останется и следа, точно так же как, увы, ничего не остается от стараний трудолюбивой хозяйки, корпевшей над праздничной трапезой. Суета, все суета, барокко во всем видит скорый финал. Постоянным и вечным осталось лишь одно, это я точно знаю: сколько еды ни приготовь сегодня, завтра уже придется стряпать по новой, так всегда было и будет.
Что есть домашнее хозяйство? Конечно, сизифов труд, и больше ничего! Мой посуду, готовь обед, стирай, чисти, мой, выпалывай сорняки как каторжная! А на другое утро встаешь, и все сначала! И так каждый день, всю жизнь! Муж разнес вдребезги мой семейный портрет, а сам наваял уродливых хибар, которым сносу нет! А что есть у меня? Через десять лет мои дети оставят меня одну, и что тогда? Зачем я вообще живу на свете?!
В тот вечер наш неприятный междусобой прервал телефонный звонок. Я с облегчением схватила трубку, Райнхард включил телевизор.
— Вы уже дома? — услышала я голос Эллен. — Ты одна? Говорить можешь?
Я прикрыла дверь из коридора в гостиную и доложила сестре обстановку:
— Плохо дело, Рюдигер торчит на всех фотографиях! Райнхард заревновал, а я возьми да сдуру и ляпни ему всю правду! Что тут началось, ты себе не представляешь!..
Эллен, кажется, подавила смешок: