– Ты со мной обознался, дядя, – сказал, чеканя слова, Акула. – От меня до могилы куда как ближе, чем от любого прокурора. Икнешь супротив – тебя люди на дне морском найдут, и умрешь ты совсем плохо.
Акула ткнул разводным ключом мужика в живот, тот хрюкнул, упал на колени. Николай плюнул ему в лицо, повернулся к Ускову, сказал:
– Поехали разбираться.
Бывший вор, ныне агент, человек, имеющий семью, запутавшийся и несчастный, согнулся, сел в «Жигули» за руль. Акула устроился рядом, они поехали в центр. В гостинице «Минск» легко получили одноместный, вполне приличный номер.
Разделись, расположились, взяли в буфете бутылку коньяку, кофе и конфеты, после чего Акула опустился в кресло, указал пальцем на кресло напротив, велел:
– Исповедуйся.
– Стареть стал, к покою привык, деньги очень нужны, думал, сдюжу, да понял, что не гожусь. – Усков аккуратно глотнул из рюмки. – Ты парень духовой, фартовый, до сегодняшнего дня тебе карта в цвет перла, только одна в разрез ляжет, и конец тебе. Ты с мозгами, но не оперативник. Допустим, твои лохи дело исполнят и ты сумеешь их забрать. Кого-то прижать хочешь. А кого ты можешь прижать, коли сам соучастник? Как бугаев с места мокрухи взял в машину, так сразу же полностью соучастник. А опытный следак в тебе вмиг организатора определит, и статья твоя конца не имеет.
– А ты, значит, в милиции служишь? Стукачом, – сказал задумчиво Акула. – Плохо. Обоим. Тебе хуже. У тебя семья.
Николай подвинул к себе столик с телефоном, взял листок с номерами, разобрался, по какому коду звонить, набрал номер. Трубку сразу взял Мефодий.
– Никола? – закричал он. – Как дела в столице, как товар и чего не звонишь?
– Здорово, отец, – ответил Акула. – Не кричи, все в норме. Вот сидим в гостинице, кое-что посмотрели, твой старый кореш коньяк пьет, а помогать в покупках отказывается.
– Дай сюда, я объясню, – зарычал Мефодий.
– Не надо, я и сам говорить умею. Он мужик неглупый, сообразит: если меня к стенке не ставить, то я человек нормальный. Ты ему скажи, что меня очень ждешь, и запиши мой телефон. – Акула продиктовал номер, протянул трубку Ускову.
– Здорово, старина, – севшим голосом произнес Усков и замолчал, слушал, становился все меньше, словно таял.
Акула отобрал у него трубку.
– Мефодий, это снова я. В городе порядок? Ну и хорошо. За меня не беспокойся, Сергей Васильевич мужик правильный, мы с ним, уверен, договоримся. Буду звонить каждый день в это время, – и положил трубку.
Усков сидел в кресле согнувшись, закрыв глаза, по его впалым морщинистым щекам текли слезы. Николаю стало так муторно, словно он ударил старика или ребенка. Выпил коньяку, другую рюмку сунул в безвольную руку Ускову, но старый вор не удержал, рюмка упала на ковер. Николай разозлился, снова наполнил рюмку, запрокинул голову Ускову и вылил в его кривящийся рот коньяк. Усков поперхнулся, натужно проглотил, пробормотал: