Кай серьезно кивнул головой.
— Вы прямо-таки сняли бремя с моей души. В следующий раз я непременно так и поступлю.
«Были ли это его собственные собаки? Знаком ли он с той дамой?» — Первые репортеры держали карандаши на изготовку.
Теперь Кай был действительно обескуражен. Он понял, что совершить дерзкий поступок легко, но трудно потом убедительно обосновать его перед окружающими. На все должны быть причины, причины, иначе люди тебе не поверят. Причины, причины — вот в чем несчастье человечества.
Кай сбежал к Фруте и даже не попрощался с друзьями.
Бухты наполнялись серебром и синевой. Синевы становилось все больше. Края гор, как легкие штрихи смычка, играли дуэт с заходящим солнцем. Потом свет перекатился через них и вел теперь беседу только с зеленым небом.
Кай уселся на ковер рядом с Фруте.
— Мы с тобой, Фруте, целых два часа молчали и осваивались с атмосферой. Это всегда верный признак того, что человек размышляет или исследует свое настроение. Мэрфи мы обидели, об этом я в ходе нашего подвига не подумал. Вообще-то мы позеры, но с этим нам пришлось болезненно разбираться еще десять лет назад. Мы ими и остались, с нашего собственного, пусть и несколько вынужденного позволения. Так и положено истинному пессимисту. Мод Филби — ну, это не столь важно, с ней приятно и бестревожно, может быть, она тоже обижена, а может быть, и нет, — с этим мы как-нибудь сладим. Но ведь есть Барбара, Фруте; Барбара, в которой еще раз воскресает все былое, и с такой силой, что в собственной душе начинается разлад, однако Барбары он уже не касается. Барбара, Фруте, не только женщина. Барбара — принцип, распутье. В этом надо себе признаться. Необходимость сделать признание всегда вызывала у нас неприятное чувство. С этим мы охотно повременим и пока что решительно шагнем в противоположную область. Поступок проясняет все лучше, чем размышления. Размышления мы никогда особенно не ценили. И есть еще Лилиан Дюнкерк. Тут трудно что-нибудь поделать, ибо она особенная. Фиола уверяет, будто она любит виконта Курбиссона. Лилиан Дюнкерк. Будем бдительны, Фруте!
Мэрфи косо поглядывал на Мод Филби.
— Каю надо было бы стать актером, а не гонщиком.
— Да ведь это трудная профессия, — язвительно сказала она. — Но разве он гонщик?
— Похоже, он любит эффекты. Как все дилетанты.
— По-моему, он превосходный дилетант.
— Шарлатан, делающий ставку на аплодисменты трибун.
— Это он вчера говорил и сам.
— Чтобы получше замаскировать. Какая у него могла быть другая причина?
Мод Филби наклонилась к нему и любезно спросила: