– Был бы абсолютно свободен. Мог бы делать все, что захотел бы. Мог бы вернуться в Германию и работать.
– Вот как?
– Да, – продолжала она. – Разведись со мной. Там, в Германии, тебе это поставят в заслугу.
– Ариец, который вспомнил о чистоте своей крови и развелся с еврейкой, так что ли? – спросил Брозе.
– Да. Они наверняка говорят что-нибудь в таком духе. Они же лично ничего не имеют против тебя, Отто.
– Ничего. Зато я имею кое-что против них.
Брозе прислонил голову к спинке кровати. Он вспомнил о том, как к нему в чертежное бюро пришел его шеф и долго распространялся насчет того, что он, Брозе, прилежный работник, но что времена настали тяжелые и ему будет жалко, если Брозе придется уволить, поскольку жена у него – еврейка. После этих слов Брозе взял шляпу и ушел. Через восемь дней он в кровь разбил нос швейцару из своего дома, который был одновременно и дворником квартала, и шпиком, за то, что тот обозвал его жену вонючей жидовкой. К счастью, адвокат Брозе смог доказать, что швейцар вел за кружкой пива речи, направленные против государства. После этого швейцар исчез из их дома. Но и жена Брозе не решалась больше показываться на улице – не хотела, чтобы ее задевали сопляки в униформе. Брозе не смог найти себе работы. Тогда они уехали в Париж. В дороге жена заболела.
Зеленое как яблоко небо за окном потеряло свои краски. Оно стало мутным и темным.
– У тебя были боли, Люси? – спросил Брозе.
– Не сильные. Я только страшно устала. Внутренне.
Брозе погладил ее по голове. В свете рекламы «Дюбонне» волосы ее отливали медью.
– Скоро ты снова сможешь встать.
Женщина медленно повернула голову под его рукой.
– Что бы это могло быть, Отто? Со мной никогда не случалось ничего подобного. И это тянется уже месяцы…
– Что-нибудь. Но ничего опасного. С женщинами такое часто случается.
– Порой мне кажется, что я уже больше никогда не поправлюсь, – с внезапной грустью сказала женщина.
– Наверняка поправишься. И даже очень скоро. Главное – не терять мужества.
За окном на крыши спускался вечер. Брозе сидел тихо, все еще прислонившись головой к спинке кровати. Лицо его, до этого озабоченное и боязливое, стало сейчас, в последних рассеянных лучах света, ясным и спокойным.
– Если бы мне только не быть для тебя обузой, Отто.
– Я люблю тебя, Люси, – прошептал Брозе.
– Больную жену нельзя любить.
– Больную жену любят в два раза больше. Тогда она одновременно и жена, и ребенок.
– Это верно. – Голос женщины стал едва слышным. – Но я-то ни то, и ни другое. Меня даже нельзя назвать женой. Ведь ты от меня ничего не получаешь. Я для тебя только обуза, больше ничего.