А на следующий день его вызвал замполит батальона и стал что-то настойчиво расспрашивать про родных, близких, и только когда убедился, что никого ближе директора Смоленской школы-интерната Ивана Савельевича Парфенова у Бондаровича нет, торжественно объявил:
— Родина и партия доверяют вам, товарищ сержант, ответственное задание. Вы никому не имеете права разглашать место своей будущей службы…
Короче, солдат, — сломалось что-то в интонации политработника, — через три дня ты едешь на юг.
Вопросы есть?
— Никак нет.
— Ну вот и славненько!
Майор подошел к нему ближе и потрепал по плечу:
— Смотри там в оба, Бондарович.
— Есть, товарищ майор.
— Вот и хорошо…
— Разрешите идти?
— Идите…
Бондарович не мог понять, что творится у него на душе. Страх? Да вроде нет. Азарт? В какой-то степени. Волнение перед настоящим испытанием?
Вполне возможно. А может, это была тревога перед новым, совершенно неизведанным периодом своей жизни. А еще чувство какого-то дурацкого удовлетворения. Как в том анекдоте про «чувство полного удовлетворения»…
Это был восемьдесят первый год. Все уже знали про Афган, про цинковые гробы и бешеных «духов».
Но ни у кого тогда еще не возникало сомнений в правильности и справедливости этой войны, в благородности и нужности выполнения «интернационального долга». Или, по крайней мере, почти ни у кого…
* * *
…Я б никому
Не хотел ставить ногу на грудь.
Я хотел бы остаться с тобой,
Просто остаться с тобой.
Но высокая в небе звезда
Зовет меня в путь…
Магнитофон пел голосом уже давно погибшего Цоя, «мицубиси» жадно пожирала шоссе километр за километром, а мысли Банды были далеко. Далеко по времени, но — удивительное дело, как его, смоленского парня, снова занесло в эти края! — совсем близко по расстоянию…
* * *
В Афгане ему повезло.
Просто повезло — и точка.
Он попал командиром отделения в ту самую дивизию, которая дислоцировалась когда-то в Витебске и на базе которой функционировала учебка, которую окончил Банда.
Бондаровичу пришлось пережить все, что выпало на долю его подразделения.
Он жил так, как жили и воевали в Афгане все.
Мерзли сутками на горных блокпостах. Лазили за виноградом, а на следующий день оказывалось, что виноградники заминированы. Вскакивали в палатках среди ночи по тревоге, открывая бешеную и беспорядочную стрельбу во все стороны. Выкуривали «духов» из «зеленки» и из аулов, каждую секунду рискуя поймать свою долю свинца из-за очередного дувала. Утюжили гусеницами бээмпэшек и колесами бээрдээмов бесконечные пыльные дороги, по закону подлости норовя почему-то обнаружить мину не тралом впереди идущего танка, а именно гусеницей или колесом своей машины. На дни рождения «пекли» себе торты, смешивая банку сгущенки с несколькими пачками печенья и все это с аппетитом уплетая.