…Алые и золотые пятна подцвеченного витражным стеклом вечернего света лежат на гордой шее, на маленьком ушке с русым завитком у виска, драгоценными осколками украшают высоко поднятую прическу.
Мама — самая красивая. Другие дамы королевы Райелы ей и в подметки не годятся, даже цветные.
Аккуратно одетый мальчик терпеливо переминается около пурпурной юбки, расшитой цветами резеды, разглядывает затейливый шерстяной узор.
Мать, наконец, обращает внимание на сдержанно сопящего сына и улыбается ему.
«Переводить вкусный сахар на ужасно-горькую штуку — преступление» — написано на личике, обрамленном сияющей пряжей волос.
Леди Агата с беспокойством смотрит на подсохшую царапину, пересекающую детски нежную щеку, неслышно вздыхает, потом выделяет наследнику сладкий осколок.
Она никогда не ругает мальчика за драки во дворе и порванные одежки, украшенные ее руками.
Мэл должен учиться быть сильным и храбрым. Ведь он растет без отца…
Кофе запенился сильнее и собрался выплеснуться на угли, но Мэлвир подхватил посудинку и поставил на походный столик. Он ценил удобство, поэтому в шатре была мебель, еловые ветви на полу застелены шерстяным ковром, оружие, щит и доспех красовались на специальной крестовине у входа.
Даже светильник горел без чада, потому что владелец шатра позаботился о хорошем фитиле.
Сейчас он спокойно выпьет кофе и пойдет посмотрит, что там с дорогой.
— …потопло все к черту! — дверной полог откинулся и в шатер вломился Марк, злой, попачканный, со следами болотной зелени на щеке.
Наткнулся на недовольный взгляд золотистых глаз и остановился. Потянул носом, огляделся.
— Ты прям как Герт, ей-богу, — возмутился рыцарь. — Тот обвешал все шкурами и вечно ноет: того не тронь, это не испачкай, сапоги сними! Как баба, честное слово. Военный поход, черти болотные…
— Я не готов лишать себя удовольствия снять сапоги в собственном жилище, — сказал Мэлвир спокойно. — Кофе? С перцем.
— Благодарствую. Как-нибудь потом.
— Что там опять стряслось?
— Да с утреца подвалило счастье.
— Тиран буянит? — Мэлвир все-таки налил себе кофе в серую каменную чашку. Тоже прихватил из дома.
Марк досадливо махнул рукой, подтащил к себе табурет и сел, вытянув ноги. Мягко выделанные голенища покрывала болотная тина.
— Тиран… Мои два полудурка-оруженосца его научиться седлать никак не могут. Постоят у коновязи, потом бегут ко мне и жалуются, что к жеребцу не подойдешь, и что это вообще не конь, а кусучая полуночная тварь.
— Он и впрямь кусается.
— Ну и что? Сопляки ленивые! Каждый день их гоняю и хоть бы хны. Так сам и седлаю. А после вчерашнего он не подобрел, знаешь ли.